Регулярно в блог совершаются «набеги» ингушских джигитов с копипастой одной и той же темы – т.н. «гостеприимной проституции у осетин». Обсуждение данного вопроса встречается в сотнях сайтов и блогов соседней республики. Она будоражит сознание общества настолько, что даже главная оппозиционная сила Ингушетии – общественная организация «Мехк-Кхел» любовно уделила ей место на официальном сайте (см. «Гостеприимная проституция как инструмент политики осетинских экстремистов»).

«Мехк-Кхел» в перевод с ингушского означает «Высший Совет страны», проще говоря, «совет старейшин» – вполне традиционный для Кавказа институт самоуправления. Довольно странно, что организация с таким громким названием, с седовласыми старцами в составе, и претендующая на то, чтобы быть «альтернативным парламентом» Ингушетии, с такой страстью копается в грязном белье. Вероятно, это и есть «эздел» о котором говорил лидер «Мехк-Кхел» казак-ингуш Идрис Абадиев (см. «Концепция ингушского превосходства»). Вообще же, перед нами еще одна иллюстрация культурной пропасти между двумя народами. Представить, чтобы что-то подобное об ингушах писалось на осетинских оппозиционных сайтах (скажем, Арсена Фадзаева с его «Движением за здоровье нации»), просто нереально. 

Если кратко, то рисуемая ингушской стороной картина весьма проста. Есть, мол, у осетин такой «инструмент» – «гостеприимная проституция», благодаря которому они осуществляют «экспансию на ингушские земли» (Пригородный район). Еще раз: «гостеприимная проституция как инструмент приобретения осетинами земель в Пригородном районе». Запомним эту схему.

В качестве доказательства приводятся следующие свидетельства:

1. «Не-магометане доныне не затрудняются угощать своими женщинами странников, например, в Осетии» (Шопен И., «Новые заметки на древнюю историю Кавказа». СПб, 1866 г., с.2).

2. «Гостеприимная или патриархальная проституция, ведущая свое начало с древних времен, когда гостеприимство обязывало хозяев предлагать гостю не только вола, осла, раба и рабыню, но жену и дочь. Однако, в средние века эти патриархальные обычаи приняли характер самой гнусной торговли. В новейшие времена семейная проституция была сильно развита в Австрии, в царствование Марии-Терезы, и в бывших светских папских владениях. В настоящее время она сильно развита в Лондоне, в Италии.

В России гостеприимный разврат сохранился по настоящее время на Кавказе (среди осетин), на севере, в Сибири, где главною своею целью имеет корыстные побуждения» (Энцикл. словарь Брокгауза-Эфрона. Т. XXV-А, СПб., 1898 г.).

 3. «Как известно, в Осетии владелец номыл-уса мог ссужать ее тем или иным лицам… В обычае ссужать „именных жен“ мы видим осколок, след группового брака, когда чужой мужчина вне своего очага находил себе жен, или когда „человек, обладавший несколькими женами, уступал одну из них на ночь своему гостю“» (Кулов К., «Следы группового брака у осетин». Изв. Сев.-Осет. НИИ, т. VIII, Орд-дзе, 1935., с. 188).

Приведенные цитаты дополняют друг друга. Иван Шопен (1798 – 1870) – российский историк, этнограф и государственный деятель французского происхождения. был одним из первых исследователей Кавказа, отсюда и многочисленные неточности, о регионе тогда просто слишком мало знали. «Современная азербайджанская исследовательница Элла Алибекова считает, что „собственно этнографическое содержание этого труда невелико“»: «Наличие большого количества ошибок, неточностей и абсурдных выводов значительно умаляет достоинство работы, требует осторожности в её использовании, однако, вместе с тем, энтузиазм И. И. Шопена и попытка создания объёмного, фундаментального исследования, когда историческая наука ещё не располагала достаточной базой знаний, не может не быть приветствована и оценена положительно». 

Как редкий источник знаний о Кавказе, измышления Шопена перекочевали в словарь Брокгауза-Эфрона. Однако последняя цитата расставляет все точки над «ё». В ней речь идёт о «номылус», т.е. об «именной (номинальной) жене». Так иносказательно называли в Осетии наложниц. Но наложница – не жена. Шопену в начале XIX в. еще можно простить путаницу, но ингушские «патриоты» XXI в. могли бы и заглянуть в словари.

Не может не поражать нездоровый интерес ингушской общественности к теме «гостеприимной проституции», а также святая уверенность в собственной непогрешимости. Побойтесь Бога! Обычаи «пикантного», с точки зрения современной морали, рода составляют самый древний пласт традиционной культуры. В том числе, и на Кавказе. Например, «гостеприимный гетеризм» у черкесов или грузинский «мартебули». В осетинских нартовских сказаниях тоже можно найти что-то подобное. Безусловно, как правильно написано выше, всё это «пережитки группового брака». Если ингуши думают, что свидетельства об аналогичных практиках обошли их стороной, то они глубоко ошибаются:

«Распутство, по отзыву путешественников и русских администраторов, составляет общую черту чеченских нравов. В этом отношении показании Потоцкого, который, со слов русского пленного, говорит о разгуле, каким нередко заканчиваются чеченские вечерницы или посиделки, сходятся со свидетельствами одного из собирателей ингушских адатов – Нагорного» (Ковалевский М., «Закон и обычай на Кавказе», 1890 г.).

«После смерти отца его сыновья женятся на них на всех, за исключением своей матери, на которой женится его другой брат. Чеченцы часто упрекают их этим постыдным обычаем. Но ингуши отвечают: „Сперва мой отец спал с моей матерью, а теперь я сплю с его женой“» (Потоцкий Я., «Путешествие в астраханские степи и Кавказ», 1829 г.)

Ингушский гетеризм, например, обстоятельно описан в статье П. Грабовского «Горский участок Ингушевского округа в 1865 г. (следы гетеризма в праздничных обрядах)» («Терские Ведомости», 1868 г.), не менее красочны описания проституции у ингушей Леонтовича («Адаты Кавказских горцев. Выпуск 2-ой») и т.д. и т.п. Доказывать, что на Кавказе существовали подобного рода явления – ломиться в открытую дверь. Тут ингушские пропагандисты, как обычно, попали пальцем в небо.

***

Вернемся к началу. Главная претензия ингушей к осетинам – не столько существование в прошлом «аморального обычая», сколько его использования в качестве инструмента в приобретении земель в Пригородном районе! На полном серьезе в Ингушетии поколениями ходит байка о Берии, сославшем ингушей «по просьбе осетин», которые «ублажали» его дочерьми и женами! На эту тему пишет ингушская оппозиция, пишутся песни и стихи! И это не преувеличение:

Кулов Кубади в бордель поезжати,
Вместе с собой свою дочку он взяти,
Хочет Кубади Лаврентия в «зяти»,
Чтоб осетинам гибрида зачати.

Берию Кулов очень любил,
Дочку к наркому свою привозил.
Вот вам теперь на засыпку вопрос:
Кто на наркома так странно похож?

Осетины Лаврентия очень любили,
В Дачное дочек к нему привозили.
Всякий теперь осетин-идиот
Кичится тем, что он Берия плод.

Берию Кулов очень любил,
Баб осетинских к нему приводил.
Много воды утекло с того дня,
Был один Берия, стало их тьма.

Впрочем, ингуши не стесняются привлекать для своих фантазий и профессиональных поэтов:

Старый горец, помнишь эту дачу
В зареве ночных ее огней?
Он решал в ней важную задачу,
Утоляя похоть жеребячью,
Может быть и с дочерью твоей.

Как одна –
Двенадцать душ
Тянем песни грустные,
То ли я уже ингуш,
То ли вы все русские?

Автор писанины выше – «большой друг ингушского народа» (как называют его поклонники) Игорь Ляпин (здесь уместно вспомнить деятельность «брата ингушского народа» Марка Дейча и «друга нашего [ингушского] народа» Ирину Дементьеву). За подобное «творчество» власти Ингушетии ожидаемо осыпали поэта наградами. Ляпин является и почётным гражданином города Назрань, и лауреатом международной премии «За гуманизм, человечность и социальную справедливость им. Вассан-Гирея Джабагиева» и даже «Орден за заслуги» не пожалели! Теперь пятнадцатилетние ингушские школьницы пишут про поэта проникновенные сочинения (см. Саутиева З., «То ли я уже ингуш, то ли вы все русские?»). Умеют же люди. Однако, как это обычно бывает у ингушей, их фантазии на осетинский счет – не более чем исторический взгляд на самих себя.

Обратимся к классику ингушской этнографии Чаху Ахриеву и его работе «Ингуши (их предания, верования и поверья)» («Сборник сведений о кавказских горцах», Т. 8, 1875 г.):

В Галгаевском ущелье, на правом берегу реки Ассы, при подошве Красных гор, стоит небольшой аул Баркум. Окрестная местность представляет суровый и дикий вид своею слабою растительностью и высокими нависшими скалами; только около Баркума виднеется небольшой лес, приятно освежающий взор своим видом, после скучного однообразия окружающей картины.

Основателем Баркумского аула был один знаменитый своей храбростью, ловкостью и гостеприимством наездник, или кант. Около Баркума жил в то же время один христианский царь; в его ауле была небольшая церковь, построенная из хорошего серого камня, который привозился на ишаках из далеких чужих стран. Царь и Баркумский Кант жили между собою в дружбе и согласии, часто ездили друг к другу и проводили время или в увеселениях, или в разговорах о своих делах. Однажды царь и Баркумский Кант дали друг другу клятву в том, чтобы выполнять все те просьбы, которые они будут предлагать один другому.

У Баркумского Канта была красавица жена, с таким белым цветом лица, какого не было ни у одной женщины во всем свете. Когда эта красавица пила воду, то она видна была в горле красавицы – до того было чисто и прозрачно ее тело.

Через несколько дней после клятвы, христианский царь с музыкой приехал в дом Баркумского Канта; тотчас же между ними началось гулянье и продолжалось целых три дня. На четвертый день христианский царь просит Баркумского Канта подарить ему красавицу жену. Баркумский Кант был сильно опечален этой просьбой и пошел к жене. Увидев расстроенное лицо своего мужа, красавица спросила его:

– Отчего ты так печален?

Муж рассказал ей о просьбе христианского царя и попросил ее совета. Жена начала говорить Баркумскому Канту:

– Если ты дал такую клятву царю, ты должен ее выполнить; христианский царь очень богат и силен, если ты не выполнишь его просьбы, он сделается твоим врагом и разорит наш аул. А для того, чтобы вознаградить себя за то, что потеряешь меня, ты проси у царя, чтобы он в течении трех дней выбрался из своего аула, а место и постройку подарил бы тебе. Также скажи ему, что все, не забранное им в течении трех дней, останется в твою пользу.

Баркумский Кант поступил так, как ему советовала жена. При расставании с христианским царем, он сказал последнему:

– Вот тебе моя жена, бери ее с собою, я отдаю ее согласно нашей клятве. Через три же дня я приеду в твой аул и буду просить у тебя подарка!

После этого они расстались. Через три дня Баркумский Кант приезжает к христианскому царю, пирует у него, а потом обращаться с такой просьбой:

– Мы поклялись выполнять просьбы друг друга. Я прошу у тебя, чтобы ты подарил мне землю и постройку, которые тебе принадлежат здесь. В течении трех дней ты должен выселиться отсюда и забрать с собою добро, какое можешь, а что останется по прошествии трех дней, то будет моим добром.

Христианский царь, хотя и был опечален такой просьбой, но должен был выполнить ее и через три дня с имуществом своим выбрался из этого аула в Тарскую долину. Земля же и постройка достались Баркумскому Канту. От христианского царя, выселившегося в Тарскую долину, произошло Кабардинское племя, а от Баркумского Канта – большая ингушская фамилия.

Как видим, исходя из предания, чрево жены стало для ингушского «канта» тем самым «инструментом приобретения земель». Отдельно стоит отметить, что кунак (Г. Гамбашидзе предполагает, что речь о грузинском царе. См. «Несколько ингушских фольклорных и этнографических парадигм, касающихся храма Ткоба-Ерда») выселился в современный Пригородный район, который сегодня объявлен пропагандистами «колыбелью» ингушского народа. Впрочем, пропагандисты не были бы пропагандистами, если бы не занялись переделыванием «неудобных» сказаний под свои текущие нужды. Более современная версия звучит так: 

Барким был из других мест. Когда он еще жил на прежней родине, ему дали знать, что одна княжна назначила некоему князю ночное свидание за аулом, куда она должна была прийти со своей рабыней, чтобы бежать затем с князем. Барким раньше назначенного времени отправился на место свидания и послал от имени князя человека сказать княжне, что он, князь, давно уже ожидает ее. Княжна тотчас же с рабыней и своими вещами отправилась туда. Но на том месте, конечно, она нашла не князя, а Баркима. Барким схватил ее вместе с рабыней и ускакал верхом на лошади. Но, находясь под постоянным страхом ожидавшей его мести со стороны оскорбленного князя, он не имел покоя на родине и пошел со своей женой странствовать по свету, ища, где бы можно было ему спокойно прожить.

Пришел он в Галгай к галгайцам и стал там жить у одних кунаков. Там прижил он с женой двоих детей: дочь и сына.

После рождения сына княжна стала просить пустить ее к родителям. Но Барким ответил, что он не верит ей: может быть, она не забыла еще того князя, за которого собиралась выходить замуж. Он не пустил ее. Тогда она обратилась с просьбой к кунакам, чтобы они упросили Баркима пустить ее к родителям. Кунаки настояли на этом, говоря, что она уже женщина, имеет двоих детей и изменить уже не может. Барким приготовил для жены все, что нужно на дорогу и в дар родным: баранов, напитков, хлеба и других кушаний и, назначив срок возвращения, отправил ее к родителям. По прибытии к родителям, после окончания пиршества она тайком отправила к князю человека со следующим предложением: «Если я тебе теперь не противна, то выйду за тебя замуж, а двоих детей, прижитых мною с Баркимом, обратим в твоих холопов». Князь ответил, что предложение ее он принимает с радостью. Но она боялась своих братьев и не решалась выходить из родительского дома, а потому отъезд к мужу все откладывала.

Так как жена в назначенный срок не приехала домой, Барким – отправился за ней к ее родителям. Когда по приезде его они стали собираться в обратный путь, она дала знать князю, что они уезжают и будут ночевать там-то; она мужа подпоит, и тогда он сможет убить его без особого труда и взять ее себе в жены.

Когда Барким с женой и детьми прибыли в назначенное ею место, то она сказала мужу: «Здесь трава для скотины хорошая, давай здесь ночевать». Муж изъявил свое согласие, и они расположились на ночлег. Она достала из арбы кувшин с напитком и сказала мужу: «Этот напиток я приготовила особо для тебя», – и начала поить его. Она напоила его допьяна. Но он все-таки не доверял своей жене и прилег так, чтобы легко мог проснуться в случае чего. Когда он заснул крепким сном, она тотчас же дала знать князю. Тот пришел, но убивать Баркима не стал. Тогда жена Баркима сказала князю:

– Убей его! Если он останется жив, то будет вредить нам, ибо сильнее и храбрее его нет никого на свете.

Князь ответил:

– Пока Барким не увидит своей жены в моих объятиях и пока он не услышит, что детей его я обратил в холопов, я не убью его.

После этих слов он со своими двенадцатью отборными узденями связал спящего Баркима и начал играть с его женой, удалив предварительно узденей. После продолжительной игры с ней, достаточно насмеявшись над обманутым мужем, они оба заснули самым крепким сном. Когда Барким проснулся совершенно трезвым, то увидел описанную картину и себя, связанным по рукам и ногам.

В это время дети его еще не спали, а играли тут же недалеко. Он обратился к дочери:

– Подай лежащую там шашку.

Дочь ответила:

– Нет, не подам, мама будет ругаться.

Тогда он обратился к малолетнему сыну:

– Подай, сын мой, вон ту шашку. Сын, не имея сил поднять шашку, притянул к отцу ремень от нее. Барким схватил пояс, кое-как дотянул шашку до себя. Ручку шашки взял в рот, а сыну велел тянуть ножны к себе и, таким образом, обнажив шашку с большими усилиями, перерезал веревки и освободился. Барким тотчас же встал, и сперва убил одиннадцать узденей, оставив одного для того, чтобы он рассказал дома о случившемся. Затем он надел свой панцирь и доспехи и стал будить князя. Когда тот проснулся и встал, он убил его…

Барким прогнал неверную жену и вернулся домой. Галгайцы наделили его землей, и он поселился уже не в качестве гостя, а настоящего члена общества. От него произошла и ныне существующая фамилия ингушей Барконхой, которая подразделяется на следующие группы, или мелкие фамилии (вяры): Котиевы, Канчигопы и Гадаборшевы.

Как видим, из сказания об «инструменте приобретения земель» сделали эпическую балладу об ингушском «Рэмбо», убившем за раз 12 человек. И вообще «сильнее и храбрее его нет никого на свете». Священные традиции ингушского самохвальства соблюдены.

P.S. В очередной раз приходится просить ингушей избавиться от «языка вражды» и начать нормальный диалог. Слепая ненависть к соседу играет с ними злую шутку.