Статья «Правда о цхинвальских событиях». Автор: Рутен Гаглоев. Источник: газета Российской социал-демократической рабочей партии «Борьба», выпуск от 26 мая 1918 г.

«Диктатор Цхинвала» Коста Казишвили (Казиев)

После печальных цхинвальских событий вокруг моего имени создались всевозможные легенды. Обо мне многие говорили как о начальнике штаба напавших на Цхинвали банд. Только теперь, приехав  в Тифлис из Осетии, я прочел все газетные заметки и весьма удивлен тому обстоятельству, что многие пишут только потому, чтобы писать, истины же нет ни капли в их писаниях. Многие лица, которым совесть и факты не совсем позволяли забросать меня грязью, говорили: «а откуда все-таки явился в этот момент инженер Гаглоев».

Для объяснения этого я начну с фактов, имевших место до цхинвальских событий.

За последнее время все почти население южной Осетии, изнуренное продовольственным кризисом, сильно заговорило о перевальной колесной дороге, по которой могло бы доставлять дешевый хлеб с Северного Кавказа. Вследствие их ходатайств, я был послан в Батум, чтобы привезти необходимые инструменты и взрывчатые вещества от ликвидированной Батум-Трапезунской дороги. Привезенный материал я постепенно отправлял на арбах со станции Карели в Осетию, к месту будущих работ.

18 марта я выехал из Карели за арбами в ближайшие к Карели селения Брети и Зивлети. В последнем не оказалось ни одного мужчины дома, и мне объяснили, что они «сидят в окопах вокруг Цхинвала и сражаются с красногвардейцами», что «последние хотят поставить опять помещиков» и прочее. Я стал говорить, что здесь какое-то недоразумение, ибо красногвардейцы — революционеры и сами борются против помещиков и т. д. Ночью раздавались редкие выстрелы, утром же 19 началась настоящая канонада, заревела пушка, затрещали пулеметы и ружья.

С болью в сердце я выехал «на фронт». У меня была мысль — добраться до цепи, разузнать подробно все и проникнуть в качестве делегата в Цхинвали, дабы приложить все усилия к мирному уложению возникшего печального недоразумения. К цепи двигались со всех сел грузины и осетины. На лицах было озлобление. Страстно обсуждались вопросы момента. Женщины стали группами. Многие плакали. Когда я подъехал близко к Цхинвали, какие-то солдаты расставляли людей и говорили, что «скоро все пойдут на „ура“». В разговорах я уловил возможность примирения, если бы красногвардейцы сдали оружие и выдали каких-то, незнакомых мне, Коста Казишвили и еще других троих. Я проехал верхом через селение Куфети, дабы приблизиться к стреляющей группе. Вся плоскость чернела от двигавшихся медленно к Цхинвали людей. У кого была сабля, у кого штык, даже лопатки и мотыги. В этот момент из Цхинвали послышалось «ура», и вскоре показалась группа с пушкой, двумя пулеметами и лошадьми. Кто-то из них крикнул: «Теперь кончено всё, конногвардейцы побеждены, кто убит, кто убежал.

Услышав это, темная масса в один голос завопила: «ну, теперь идем в Цхинвали и давай жечь и грабить». Я обратился к толпе с речью и доказывал, что этого нельзя делать, что если в Цхинвали и были виновные, то совершенно ни при чем дети, женщины и их жилища, что никто не имеет права захватить их имущество и пр. В толпе нашлись лица, которые разделили мое мнение. С их помощью мне тут же удалось защитить соседние дома. Когда огонь моментально охватил все постройки, принадлежащие, как я узнал впоследствии Илье Майсурадзе, толпа двинулась дальше к Цхинвали. Меня охватил ужас за судьбу местечка и его населения. Я узнал, что эти хищники могут убить меня, если буду им препятствовать в грабежах и поджогах. Поэтому был момент, когда я решил оставить толпу и вернуться обратно. Но долг гражданина и совесть моя не позволили мне этого сделать. Внутреннее чувство подсказывало мне «спасай Цхинвали». Я бросился за толпой и на улицах Цхинвали очутился как бы в муравейнике. Все местечко было полно народом, хлынувшим туда со всех сторон сейчас же, как только кончилось сражение. Многие приступили уже к грабежу. На улицах лежали трупы убитых. Толпа не позволяла их убирать и даже прикрывать чем-нибудь их окровавленные тела. Я нашел цхинвальского районного комиссара Георгия Кулумбегова.

Первым моим вопросом было: «что нам делать?» На лице его была нравственная усталость. Он сказал: «помоги, Рутен, спасти Цхинвали». Мы пошли по улицам, стали принимать меры к тушению пожаров, выгоняли грабителей из магазинов, частных квартир и пр. С помощью нескольких вооруженных солдат, которые одобряли наши действия и работу, нам удалось собрать толпу выше дгврисский моста. Стали обсуждать создавшееся положение.

Лица ораторов нельзя было различить, так как было это около 9 часов вечера, 19 марта. Говорили, что этой ночью, вероятно, прибудет из Гори отряд, что он уже выступил, что в нем 2000 человек. Среди этой толпы не было желавших сражаться с отрядом. Кто-то указал, что в Цхинвали где-то спрятались прибывшие из Гори Георгий Гаглоев, Кецховели Нинидзе и Епремидзе, и что нужно их найти и держать в качестве заложников до полного примирения с отрядом. Я еще сильно боялся за судьбу перечисленных товарищей и, видя доверие ко мне некоторых лиц из толпы, взял с них честное слово, что они не будут посягать на физическое существование как этих, так и других.

Я и Кулумбегов предложили создать штаб охраны Цхинвали и предоставить ему решение всех вопросов. С этого момента назвали 4 человека, в том числе и меня. Штаб решил очистить улицы от грабителей и собрать трупы. Мы вышли на улицу с револьверами на руках и стали высылать толпу из Цхинвали. Прогоняли одну группу, но в другом конце местечка появлялась другая. Жители Цхинвали попрятались до единого. Грабители творили свое дело везде и всюду. Мы арестовывали их, даже били, отбирали награбленное. Вся ночь прошла для меня Кулумбегова и Василия Газзаева в такой работе. Трупы были нами собраны в больницу. Узнав в одном трупе старого товарища Сандро Кецховели, мы все прослезились и долго не могли больше продолжать свою работу. С него были сняты сапоги каким-то из грабителей. Труп Г. Мачабели оказался недалеко от самой больницы с него было снято буквально всё. Труп его был обезображен.

Утром 20 числа к Цхинвали потянулись еще другие серые массы, и для нас стало труднее защищать местечко, ибо среди них были лица, державшие себя вызывающие по отношению к нам. Для лиц, которые воображают, что в Цхинвали было большевистское движение, я приведу один из примеров.

Подходит ко мне один здоровенного роста из этой серой массы в пьяном виде и, еле стоя на ногах, говорит: «Прапорщик, нам не нравится, что ты носишь погоны (я — прапорщик железнодорожных войск и был в своей форме). Разве не знаешь, что на фронте никто больше не смеет носить погонов?». Горлышко бутылки, которое высовывалось еле заметно из-за пазухи громилы, ясно показывало мне — с каким «большевиком» я имею дело. Моментально выхватил я у него бутылку вина и, обращаясь в толпе, кричу: «граждане, неужели вы одобряете поступок этого человека, вот он ограбил, напился, взял чужое добро?!». Нашлись в толпе такие, которые окружили громилу и, нанеся ему побои, прогнали прочь. Видя такие явления, я и Кулумбегов стали действовать еще энергичнее. Жители Цхинвали стали убеждаться, что есть защитники их добра, их жилищ, и начали показываться на улицах. Около 10 часов дня 20 марта состоялся митинг, на котором были выбраны представители от всех национальностей и во главе с Нинидзе была выслана первая депутация в Гори для примирения с отрядом, который двигался на Цхинвали. Депутация эта вернулась в Цхинвали 21 около полудня. В письменных требованиях отряда был пункт о сдаче оружия местным организациям. Зная психологию народа, который не согласился бы на это требование, нами была послана в этот же день около 2-х часов дня другая депутация из тт. Георгия Гаглоева и Епремидзе, которые должны были настоять на смягчение этого требования и тем предотвратить второе кровопролитие. Т.к. до сведения штаба охраны Цхинвали дошло, что в сел. Кехви накопилась большая группа, которая с угрозой намерена подойти к местечку, то я и Бидзина Кочиев выехали туда, дабы разъяснить им положение вещей и остановить их движение на Цхинвали. Среди этой массы ходила самая ужасная провокация. И вот, недалеко от сел. Кехви, я, Б. Кочиев и двое нас сопровождавших были подвергнуты самому дерзкому грабежу. Нас обстреляли, сняли с лошадей и стали обсуждать вопрос, убить ли нас или отпустить. К счастью для нас, в это время над нами очутился аэроплан отряда Джугели, и вся эта масса разбежалась по полю. Усталый, нравственно и физически, с горькой болью в сердце за озверение народное я сел на свою лошадь, поехал в Осетию, и с этого момента сошел со сцены цхинвальских событий…

Теперь о выводах, которые я делаю на основании личных наблюдений:

1. Цхинвальские события ни в коем случае нельзя назвать осетинским националистическим движением. Здесь принимали равное участие как осетины, так и грузины. Разве не осетин Григорий Дзассохов, который ускользнул каким-то чудом от рук убийц? Разве не осетин Даниил Ханикаев, имущество которого ограблено до последней иголки? Разве не осетин Ефимий Гулиев, которого толпа собралась растерзать? А мытарства осетина Василия Гулиева, а разграбленное имущество осетина Григория Кулаева, Алексея Битеева и многих других?!

Как же честный гражданин может писать статьи под заглавием: «Нападение осетин на Цхинвали». Ведь я и Кулумбегов расставляли часовых как осетин, так и грузин; с обысками оружия ходили как те, так и другие».

2. Безусловной ложью является утверждение, будто осетинский национальный полк принимал участие в этом движении. Когда осетины грабили меня, то настойчиво требовали от меня указать им местонахождение командира полка А. Дзасохова и командира одного из батальонов Х. Гассиева.

3. Безусловной ложью является подозрение, будто осетинский национальный совет причастен к этим событиям. Все члены этого совета, находившиеся в Цхинвале, стремились всей силой своего существа к тому, чтобы предотвратить несчастье.

4. Безусловной ложью является легенда о том, будто движение это подготовлялось осетинской интеллигенцией. Вся осетинская интеллигенция с чувством великого прискорбия встретила цхинвальские происшествия, а после принимала всемирное старание к мирному уложению печального конфликта.

5. Движение это нельзя назвать большевистским. Я не видел там ни одного идейного большевика. Правда, с меня сорвали погоны, но это были люди, которые другой рукой придерживали узелки награбленного мыла, спичек, галош, красного товара и пр. И едва ли Ленин и Троцкий могут назвать таковых своими последователями.

Как же объяснить все-таки то, что произошло в Цхинвали. Истинные причины этого движения выяснит чрезвычайная следственная комиссия. Это гарантируется вхождением в эту комиссию таких надежных и беспристрастных лиц, как Р. Гагуа и А. Фарниев. Мне же представляется дело следующим образом: отбирание оружия у населения диктатором К. Казишвили и многие другие необдуманные его действия навлекли на него гнев вернувшихся с фронта с оружием солдат, которые, воображая себя царем и богом, чувствуют себя хозяином положения и наводят ужас на все мирное население в деревнях. Вместе с К. Казишвили они возненавидели и красную гвардию. Когда эти солдаты выступили против красной гвардии и сделали своё дело, выползла наружу вся тёмная масса и тоже принялась за своё дело — грабёж, поджоги, убийства, воровство.