«Это [единство] всегда стоило крови, а 1981 г. стал переломной чертой в сознании многих осетин. Отчаявшийся народ вышел на улицы Владикавказа, и его руководители раскрыли свое истинное лицо „интернационалистов“, защитившись от народа автоматами и бронетехникой. Вряд ли кто сегодня всерьез воспринимает демагогические заверения о верности национальным традициям тех, кто воспитывал молодежь в духе повиновения и преданности неизвестно кому и чему! Сейчас, когда осетинский народ ведет отечественную войну на Юге, вся эта идеология с ее кабинетными „вождями народа“ сохраняет психологические основания политического разъединения осетинского народа — это стало сутью „родного руководства“ в перестроечный период».

С этой цитаты мы начинаем вторую часть разбора брошюры «Осетия перед выбором» (1991—1992), начатую несколько недель назад. В тот раз мы рассматривали исторические экскурсы авторов, сегодня же речь пойдет о политическом положении до и после I съезда осетинского народа (13—14 декабря 1991 г.). Событие это имело очень сложный политический контекст:

«Ельцинская Москва не только продолжила горбачевско-шеварнадзевскую политику, но и пошла дальше. Россия вывела свои войска из Южной Осетии и передала Грузии тяжелое оружие: так новый виток геноцида был инициирован правительством, претендовавшим быть отцом „российской демократии“, что породило антиармейские, антирусские и антидемократические настроения в Осетии».

Как следствие, градус насилия был повышен.  18 марта 1991 г. грузинские боевики задержали грузовик с 25-ю мирными жителями из села Дменис, направлявшихся в Цхинвал. Женщин и детей избили, но отпустили, а оставшихся 12 мужчин подвергли нечеловеческим пыткам и похоронили заживо.

Безнаказанность этого преступления неизбежно привела к другой трагедии: 20 мая 1992 г. группа грузинских боевиков устроила засаду и открыла огонь по колонне беженцев на Зарской дороге, в основном, женщины, дети и старики. В тот день убито 36 человек, около 30 получила ранения разной степени тяжести.

Это событие стало последней каплей, раскалившей ситуацию уже и на севере Осетии, власти которой, наконец, всерьез обратили внимание на творящийся на Юге кошмар. «После Зарского расстрела руководство Северной Осетии (Галазов) заявило российскому руководству о готовности к выходу из состава РФ».

По вине нынешнего руководства России — правопреемницы великой России и СССР, осетины вынуждены были самоопределиться во второй раз и не изменили выбора 1774 г. Однако вопрос сегодня стоит так: если Российская Федерация настаивает на отторжении от себя южной части Осетии, то по факту личного и территориального представительства ее политиков в Петербурге в 1774 г. она переводит в практическую плоскость вопрос выхода всей Осетии из состава Российской Федерации. Таким образом, недавно возникший вопрос о выходе Северной Осетии из состава Российской Федерации получает не только политические основания, связанные с неоднозначной ролью России в нынешнем геноциде южных осетин, но правовую и историческую почву. Прозрение было неизбежным, и осетины вспомнили о том, что российское подданство они принимали не двумя отдельными Осетиями. Попытки продлить „сон разума“ кровавыми инъекциями со стороны не могут помешать ей освободиться от наследия административного коммунизма.

Трудно судить об эффективности подобной формы давления, но в Москве ультиматум услышали:

«В течение 9, 10 и 11 июня Северная Осетия превратилась из политического болота в самый горячий регион, где были поставлены под угрозу престиж России на Кавказе и миллиарды марок немецкой помощи. И правительство Ельцина потребовало Грузию к столу переговоров в Дагомысе. Теперь самым твердолобым ясно, что судьба Южной Осетии решается в зависимости от того, насколько Северная Осетия будет „напрягать“ правительство России осетинской проблемой. Игра Москвы на крови южных осетин возможна до тех пор, пока руководство Северной Осетии подыгрывает ей, жертвуя южными осетинами».

24 июня 1992 г. были подписаны т. н. «Сочинские (Дагомысские) соглашения», активные боевые действия были прекращены, а в зону конфликта были введены миротворцы. Осетинскому народу стало окончательно ясно, что выжить можно только вместе. Осетия вынужденно вернулась к повестке национального съезда — «альтернативы единству нет!»

«Осетия дала немало известных людей — политиков, ученых, воинов. Многие из них подчеркнуто индифферентны к политике, часть — традиционно заидеологизированы. Заведующий кафедрой экономики Российской академии наук Солтан Дзарасов первым в процессе открыто заявил о „неотвратимости иного исхода, кроме восстановления единства Осетии“, и спас тем самым честь „московских“ осетин.

Так Северная Осетия заразилась политикой. Поздновато, но приличествующие злобе дня вопросы встали: что приводит осетина в политику? Как делаются лидеры? Уже обсуждается целесообразность и возможность президентских выборов в Осетии. Какими они будут: едиными, или раздельно на Юге и Севере?

Списка кандидатов в президенты Осетии пока нет. Но гонка, и которой создаются имиджи политических лидеров, идет. Упоминают имена в основном из руководства: А. Галазов, Ю. Бирагов, С. Хетагуров, из сторонних — Г. Козаев, который называется чаще других. Мелькают имена С. Таболова, генерала Кантемирова, А. Цегоева, Р. Ходова.

Съезд не внес скобой определенности в этот вопрос, но стало ясно, что идут маневры грядущих претендентов на президентский пост. Съезд был сильным средством для выдвижения национального лидера, и многие это понимали».

Съезд стал ареной противостояния перерождающейся «коммунистической» номенклатуры и нарождающейся «демократической» оппозиции. Вопрос о политической власти в Осетии грозил новым противостоянием — на этот раз внутриосетинским.

Продолжение следует…