Интервью Руслана Сулеймановича Бзарова, данное Алихану Хоранову для сайта Hohag.com (19 февраля 2014 г.).
I
— Руслан Сулейманович, сегодня часто говорят об утрате идентичности, об утрате традиционных ценностей, культуры, как вы оцениваете этот процесс? Имеет ли он место, или это излишняя самокритика?
— Идентичность и традиционные ценности — совершенно разные понятия, хотя их часто путают. Идентичность — это самосознание человека, которое в XXI веке довольно редко бывает традиционным. Если, конечно, слово «традиционный» употреблять в терминологическом, а не бытовом смысле. Обычно думают, что «традиционная культура» — это те замечательные правила, которые остались от прошлого, в котором, естественно, не было ничего дурного. Образ очень симпатичный, наивный, но не имеющий связи с реальностью. На самом деле традиционная культура — это стадиальная форма культурной жизни, свойственная ранним этапам развития общества. Традиционная культура характерна для традиционного общества, то есть такого, которое во всем ориентируется на неизменный прошлый образец. Переход от феодализма к капитализму, то есть от исключительно аграрного хозяйства, сельской жизни, натурального обмена к развитию промышленности, городов и рыночных связей неизбежно требует усложнения культурной жизни. Индустриализация, урбанизация, дробное разделение труда с появлением множества профессий вырабатывают модернизированную культуру. На смену устной передаче знаний и опыта, подкрепляемой конкретными образцами деятельности и поведения, приходит образование. На смену фольклору идет письменная, книжная традиция. Словом, как только появляются профессии, которым бабушка не может научить внучку, а дедушка внука, традиционное общество заканчивается. Даже если дедушка летчик, внуку придется пройти все стадии подготовки, прежде чем его посадят в кабину пилота. Если же вам объявят, что летчик выбран сегодня из пассажиров на основании того, что у него дед был летчиком, то, я надеюсь, вы немедленно покинете этот «традиционный» самолет.
И, наверное, самое главное — национальной становится именно модернизированная, современная, динамично развивающаяся культура. В ее сложной структуре традиционной — то есть народной, фольклорной, устной, сельской — культуре отводится почетное место, но зона ее актуальности уже не может быть велика. Иными словами, осетинская национальная культура включает народные танцы, сказки, обряды, которые еще не забыты, традиционные блюда и т. д., но она не может быть к ним сведена. Национальная культура — это прежде всего Коста Хетагуров и Махарбек Туганов, школы и университеты, парламент и местное самоуправление… Заметьте, что даже танцевальные ансамбли демонстрируют нам на сцене вовсе не фольклорные, а профессиональные, модернизированные танцы. А тот, кто хочет воспроизводить традиционную музыкальную культуру, должен создать специальный «фольклорный ансамбль».
Национальная общность, национальное самосознание опираются на национальную культуру в целом, а вовсе не на традиционную ее часть. Ностальгия по фольклорным истокам возникает везде, где есть развитая экономика, политика и культура. Это естественная реакция на пороки, которые культивирует капиталистический рынок или социалистическая уравниловка, хотя набор пороков у них разный, и длина списка может различаться. Но массовой «ностальгии по традиционному» у нас нет и не было нигде. Эту позицию могут позволить себе только отдельные, всегда идеологически ориентированные, группы. А народ исповедует реалистический прагматизм. Когда в начале XIX века славянофилы оделись в старинные одежды, простой русский народ принял их за персиян, а образованное общество осмеяло.
Прошу прощения за то, что пришлось столько наговорить, прежде чем у меня появилась надежда быть правильно понятым, когда я предложу короткий ответ: как только традиционная культура сменяется современной, модернизированной национальной культурой, о прямой зависимости идентичности от традиционных ценностей говорить не приходится.
II
— Я немного уточню вопрос. Когда говорят о традиционных ценностях, как правило понимают под этим какой-то базовый набор ценностей, присущий той или иной нации, в том числе осетинам…
— Вы правы. Действительно, разговоры о том, что теряется идентичность, у нас ведутся с абсолютным непониманием того, что происходит на самом деле. Поэтому начинаем все с начала. Вот рождается ребенок, он растет, и в одном возрасте его интересует одно, в другом возрасте — другое. Точно так же и общество проходит разные этапы своего исторического, а значит и культурного развития, потому что история общества — это и есть развитие культуры. И если к «взрослому» обществу, прошедшему определенные исторические этапы роста, предъявлять требования как к «малолетнему», то адекватного ответа не будет. И наоборот, когда на наших глазах некоторым первобытным обществам предъявляют требования развитого общества, ответ бывает неадекватным. Преодолеть это нельзя, таков, созданный Богом, мир, можно только изучать его законы. И говорить с ребенком на понятном ему языке.
Не будем даже вспоминать, что аланы или осетины — один из древнейших народов современного мира. Достаточно сказать, что к Алании-Осетии, которая еще в прежние века перешла к строительству полноценной профессиональной национальной культуры, бесполезно предъявлять требования как к обществу традиционному. Мы находимся на ином этапе, у нас иные «возрастные» особенности. Путать стадиальные черты с национальным характером — это хуже, чем преступление, это ошибка. Я не могу сделать вид, что я трехлетний ребенок, я не могу сделать вид, что не знаю того, что знают шестиклассники.
Так где же мы находимся и что же у нас происходит? Наверняка Вам известна примитивная литературно-журналистская среда, которая в качестве главной оценки современной действительности использует мазохистский лозунг «Мæнæ сæфæм». Хочется пожелать им душевного здоровья. А остальных нужно успокоить. На самом деле происходят совершенно прозрачные, легко диагностируемые, в каждом конкретном случае требующие вдумчивой квалификации, процессы. Мы проходим очень тяжелый этап модернизационного перехода, совершенно необходимую ступень возобновленного Национального возрождения. И все это в условиях системного цивилизационного кризиса, на фоне сложных социальных, культурных и экономических кризисов, которые сейчас переживает весь мир. И вот именно в наше смутное время мы вынуждены возобновлять незавершенные процессы формирования национальной культуры, строительства ее недостроенных институтов. Чтобы не было разночтений, и здесь нужно напомнить, что Национальное возрождение — это термин, которым принято обозначать эпоху форсированного строительства национальной культуры и окончательного формирования национального самосознания. У нас в этом был огромный перерыв, он длился почти 70 лет, с конца 1920-х по 1990-е гг.
III
— Если я правильно понял, утрата традиционных ценностей — это закономерный процесс, связанный со сменой каких-то общественных формаций. Идентичность при этом может или должна оставаться неизменной?
— Идентичность может меняться, как и все в этом несовершенном мире. Ведь человек всегда себя как-то осознает. Только путать не надо. Традиционная идентичность в лучшем случае опирается на этнокультурные связи, но этого недостаточно для национального самосознания. Поэтому национальная идентичность никогда не ограничивается традиционной культурой.
Кризис идентичности у нас есть сегодня, как и везде, в условиях кризисного мира его отсутствие означало бы гибель общественного коллектива, не способного реагировать на изменение среды. «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества», как сказал один классик. Что такое наш кризис идентичности, можно ли его увидеть? Предлагаю сравнить Аланию-Осетию, запечатленную на фотографиях конца XIX — начала XX века, с обликом наших современников. Исключая священнослужителей, вы никогда не догадаетесь по внешнему виду, к какой конфессии принадлежит осетин, изображенный на старой фотографии. Конечно, это можно было определить — но только по имени и фамилии, лексике и говору, месту жительства, наконец. Одна из фундаментальных ценностей традиционной Осетии — интимность духовной жизни, право на личный конфессиональный выбор. Наши современники попрали этот принцип в числе первых. Никаких оценок, тем более упреков. Мы говорим об объективной картине и ее визуальных показателях.
Традиционные ценности, если это ценности подлинные, переходят в современную национальную культуру и получают в ней дальнейшее развитие. Правда, теперь это должно делаться осмысленно, под управлением культурной и политической элиты. Это возможно только в обществе,у которого есть общие цели и в котором происходит поиск способов и планирование путей достижения этих целей.
Что касается утраты… Отдадим, наконец, положенную дань попсе, извините за точность выражения. Не все же говорить о серьезных вещах, требующих мыслительного напряжения. Самый простой пример. Бесполезно к полураздетой девушке обращаться с увещеваниями: стыдно так ходить по улице, что люди скажут, «худинаг» и т.д. Все это совершенно бесполезные глупости, они не могут иметь никакого эффекта, потому что принадлежат к прошлым культурным стадиям и историческим эпохам. Она откуда-то вышла и куда-то идет, и в обоих пунктах не разделяет ваши архаические мечты о «худинаге», и потому красавице неинтересны ваши архаические увещевания. Невооруженным глазом видно, что «традиционные ценности» утратили силу, ведь ее в таком одеянии выпустили из дома.
Мне больше нравится еще один пример. Я знаю в Москве семью, где две сестры, каждое утро отправляясь на учебу, проходят через старшего брата, который придирчиво оценивает, достаточно ли скромно они одеты, и только после двух-трех корректировок выпускает их из дома. Понятно, что таких братьев мало, но они все-таки есть.
IV
— А вот это что, идентичность или традиционные ценности?
— Дошли до самого интересного. Это не то и не другое. Это просто высокая культура, нравственная чистоплотность. Это знакомство с высокими образцами национальной и мировой культуры и точное понимание их полного совпадения и равной ценности. И конечно, родители, способные отвечать за своих детей. Нормально одеваться — это традиционная ценность? Несомненно. Нормально одеваться — это принцип современной национальной культуры? Всенепременно.
Таким образом, условная одежда упомянутой красавицы происходит не только из отсутствия у нее «традиционных ценностей», но чаще всего из невежества. А невежество — это прежде всего оторванность от национальной культуры, которая, в отличие от традиционной, способна отвечать на вызовы времени. Национальная культура — это брат с сестрами, которых я вспомнил. А полуголая девица обычно происходит из среды с остатками традиционного сознания — остряки называют таких «сельпо». Спросите ее, кто написал пьесу «Две сестры»? И в чем разница между драмами двух осетинских и трех русских сестер, которых показал нам Чехов. Это самый короткий тест. Ясно, что не ответит. Она ведь думает, что хорошо одета, потому что не знает, что в Париже нельзя встретить порядочную девушку в подобном одеянии. Она не знает, что в Париже это профессиональная спецодежда, используемая в определенных кварталах.
Лучшие лекарства здесь — образование и высокая культура семьи, обязательно национальная, то есть отвечающая запросам времени. Сумеем пробиться к современной национальной школе, сумеем воспитать родителей — все постепенно наладится. Нетерпеливым моралистам можно дать единственный совет: ищите адекватные подходы. Рычаги традиционной культуры к нашей «нетрадиционной» красавице неприменимы, потому что неактуальны. Если вы такой несгибаемый борец за чистоту нравов, остановите ее и, например, спросите, сколько она стоит. Наверняка это не лучший способ, но зато он соответствует эпохе, соответствует общественным и культурным условиям. Для успеха любого дела нужно действовать в современной обстановке, а не в придуманном XVIII веке.
V
— Так что же вы понимаете под нашей идентичностью?
— Идентичность — это всего лишь определенный научный термин, и совершенно неважно что лично я под этим понимаю. Нет у нас никакой идентичности, кроме самосознания человека. Просто самосознание современного человека имеют сложную структуру. К тому же самосознание — это процесс постоянного развития.
Кому-то кажется, что осетин — это биологическое существо, и достаточно иметь осетинские гены, чтоб быть осетином. Это смешная точка зрения. Недавно французы объявили, что вопрос о европейском происхождении Наполеона решен, потому что его предки были осетинами. Понятно, что бедный Бонапарт скорее всего не подозревал о существовании нашего народа. Кому-то другому кажется, что, имея осетинских предков и даже говоря на осетинском языке, можно безнаказанно вредить Осетии. Это подлая точка зрения. Надеюсь, понятно, что достойный осетин — это носитель национального самосознания, языка и культуры, связывающий свою жизнь с этим народом, с этой страной, — то есть человек любого происхождения, считающий Осетию своей родиной, а осетинский язык и культуру — родными.
Переход от «биологического» к «национально-культурному» представлению о себе — едва ли не важнейшее условие перехода от традиционного сельского общества к современной нации. При этом совершенно необходимо захватить с собой из традиционного прошлого подлинные ценности морали, духовности, культуры и закрепить их на современном уровне функционирования. Сегодня трудно считать осетином человека, не только не говорящего по-осетински и не знакомого с нашим фольклором, но и не прочитавшего осетинскую литературу, не озабоченного современными проблемами народа, не готового выступить на защиту своей родины или не защищающего ее чести каждым поворотом своей головы. Список, понятно, не полный. Но такого человека и по тем же основаниям я не смогу признать ни русским, ни французом, ни якутом или камбоджийцем.
Понятно, что никому, кроме нас самих, нет дела до наших национальных проблем. Понятно, что никаких других осетин, кроме генетических, мы нигде не найдем. Отказ от «биологических» критериев нужен не для набора отсутствующих в природе волонтеров — посторонних охотников становиться осетинами как не было, так и нет. Это нужно для развития самосознания, для жесткой нравственной дисциплины, без которой нельзя построить полноценную национальную культуру.
VI
— Гайто Газданов осетин?
— Гайто Газданов — русский писатель и русский человек, но Гайто Газданов в этнокультурном смысле, не в национальном, считал себя осетином. Поэтому он подписывал произведения русской литературы осетинским именем Гайто, а не крестильным именем Георгий, которое всем было известно — его ведь называли Георгием Ивановичем. Известно, что Бунин спрашивал его о странном имени, Газданов ответил: я осетин. Но он никогда не объявлял себя осетинским писателем, это делают только некоторые современные невежды. Я первым опубликовал его в России, тогда еще — в СССР, в том числе — в переводе на осетинский язык, потому что считал Осетию ответственной за своего сына. И потом написал немного об осетинских истоках его творчества. Но все остальное меня не интересует. И когда спрашивают, почему я не занимаюсь Гайто Газдановым, я с удивлением отвечаю: потому что не занимаюсь русской литературой.
VII
— В современном постиндустриальном обществе с глобализацией, с интернетом можно ли сохранить национальное общество? Обратимы ли процессы утраты идентичности, которые мы можем наблюдать у многих народов и культур?
— Одно только слово я не могу принять — «обратимы». Вне зависимости от оценок прошлого и настоящего нам некуда возвращаться. История необратима. Мы никогда не вернемся к феодализму, к культурному перевороту середины XIX века, сделавшему нас современной, динамично развивающейся нацией. Мы никогда не сможем вновь пережить то, что уже прошли. Мы находимся на определенном этапе исторического развития, на нас лежит собственная доля ответственности.
Алания-Осетия, осетинский язык, осетинская культурная традиция, слава Богу, живы, их нужно защищать и развивать. Делать это можно только на уровне современного общества, современных технологий, современной национальной культуры.
Давайте и здесь упростим до прямолинейного примера. Есть такое примитивное заблуждение: Лермонтов — враг Осетии, поэтому описал осетин неверно — попрошайки, пьяницы и т.д. Но Лермонтов описал тех осетин, каких видел вдоль дороги, по которой ездил. Другие, менее известные авторы, находили в Осетии и проституток, и другие пороки. Находили точно так же, как в Петербурге, Париже или Лондоне.
У развитого общества есть дно. У цивилизации есть пороки. Чем более развито общество, чем растянутее его социальная иерархия, тем почетнее аристократия, тем глубже дно. Все одинаково живут, думают, одеваются и горделиво себя ведут только в эпоху «дикости и варварства». Есть народы, которые гордятся тем, что они все равны, что и в прошлом у них не было никакой зависимости. Кроме того, что выглядит это чрезвычайно смешно, в переводе на язык исторических понятий, да и для любого понимающего человека это означает, что народ находится в стадии первобытного общества. Вожди и дружины, а затем князья и холопы там обязательно появятся в будущем. Если вы достаточно внимательны, ничего не стоит увидеть эти процессы — кое-где они проходят на наших глазах.
Когда говорят о глобализации и технических признаках современного общества, забывают самое главное — глобальная цивилизация, технический прогресс и связавший всех рынок возникли уже достаточно давно. В XX веке существовало три основных доктрины культурной и социальной унификации — нацистская, тоталитарная советская и либеральная американская. Первую пыталась реализовать фашистская Германия. Национал-социалисты уничтожали целые народы, а остальных собирались включить в обслугу «арийской нации». Нет нужды рассказывать о крахе этого зверского проекта.
Вторая доктрина — «единый советский народ» на основе классовой денационализации — тоже не обошлась без жертв. Мы помним, как провалился проект советской унификации.
Провалилась и третья — американская доктрина котла, в котором все этнические группы должны были перевариться в «единую американскую нацию». Общего бульона и здесь не получилось.
Казалось бы, таких масштабных экспериментов должно хватить для того, чтобы навсегда отказаться от идей этнической, культурной, языковой унификации. Не хватило, и безумный опыт мировых держав XX века все-таки имеет продолжение. Теперь это глобалистские проекты. Один из них — «западный», на самом деле скорее американский проект глобальной унификации, но он вовсе не единственный. С ним соперничает «исламский» радикальный проект социальной и культурной унификации. Думаю, неизбежно скорое появление новых антинациональных инициатив.
Вы кому-нибудь из них собираетесь сдаваться? Я не собираюсь. Уверен, что Алания не сдастся и на этот раз. Если мы собираемся оставаться в этом мире отдельным народом, придется достроить собственную национальную культуру. Чтобы ответить на вопрос о наших шансах, важно понимать две вещи.
Первая: наши предки создали государственность раньше всех остальных народов, входящих сегодня в Российскую Федерацию. Государственность — органический для осетинской истории способ существования народа. Поэтому наши современники успешно использовали формы государственного строительства для национально-освободительной борьбы в Южной Осетии.
Вторая: наши предки сами выбрали Россию для восстановления своей государственности. Поэтому у осетин нет сепаратистских или иных комплексов, свойственных народам, не научившимся еще самостоятельно определять свою судьбу. Важнее всего «технологический» опыт исторического развития, а вовсе не численность, богатство и прочие преходящие характеристики. Нет сомнения, мы сумеем защитить себя и от шовинизма внутри великой многонациональной страны, и от идеологических антигосударственных провокаций извне.
Теперь общий ответ о шансах — они высоки, мы должны строить общество со своей национальной культурой, а значит — высокой моралью, развитой духовной традицией, политикой и экономикой. И вокруг всего этого придется создать самозащитную инфраструктуру, выработать схему самовоспроизводства. Чтобы будущая Алания функционировала не один день, нужно, чтобы ее создатели оставили после себя тех, кто сделает ее еще лучше и прочнее. Только это и называется национальной культурой.
VIII
— Руслан Сулейманович, по первой части у нас два вопроса из тех, что на сайте задавали. Насколько уместен сегодня этноним «аланы», учитывая то, что это народ с другим образом жизни, другой культурой, ценностями.
— Я бы начал со встречного вопроса: насколько сегодня уместен этноним «осетины»? Ведь так назвали народ, присоединившийся в XVIII в. к России и хорошо описанный авторами XIX в., не говоря уже о множестве сохранившихся документов, изображений и т. п. Образ жизни, культура и ценности осетин XVIII–XIX вв. разительно отличаются от современных аналогов. Так что же, название «осетины» неуместно? Мне рассказывали, что при последней переписи кое-кто записался гоблином. Бог им судья.
Считаю своим долгом дать дружеский совет всем, кто задает подобные вопросы: нужно учиться, нужно читать книги. Французы эпохи д’Артаньяна и русские эпохи Евгения Онегина «образом жизни, культурой и ценностями» разительно отличались от своих потомков, живущих в XXI веке. Стран или народов, застывших в своем развитии, в современном мире нет, если, конечно, не считать несколько племен Южной Америки и Африки, которые продолжают жить в каменном веке. История по определению означает развитие общества и культуры. Отставшие общества перестают существовать. Судьба упомянутых индейцев и африканцев предрешена.
Вопрос об аланах очень важен и актуален сегодня. Аланы — один из древнейших народов мира. «Аланы» — едва ли не самое древнее название, используемое для конкретного индоевропейского народа. Аланский язык не позже VII в. попал в число письменных языков средневековья (их было всего полтора десятка) при том, что абсолютное большинство народов древности и средневековья оставались бесписьменными. «Алан» — закономерная скифо-сарматская форма древнего самоназвания индоиранских племен «ариана». Ведь фонетический строй языка тоже постоянно развивается. «Алан» и «Иран», как известно, синонимы — разные варианты развития древнейшего самоназвания ариев в двух родственных языковых традициях. Скифо-сарматские группы Юго-Восточной Европы вернулись к этому общему названию примерно в первом веке новой эры, так датируется первое письменное упоминание аланов. Конечно, это название было престижным, первыми его использовали воинственные кочевники-объединители, но триумфальное возвращение общего имени ариев произошло потому, что в новый «Аланский» (то есть «арийский») союз вошли разные группы скифо-сарматов волго-донского междуречья, Кавказа и некоторых других территорий. Все они имели собственные частные названия, потерявшие теперь политическую актуальность. Точно так же в XIX веке швабы, баварцы, саксонцы и др. объединились под общим названием Германии, а пьемонтцы, венецианцы и сицилийцы — под именем Италии. Кстати, название страны «Алания» фиксируется в письменных источниках со второго века.
Подозреваю, что за вопросом о «другом образе жизни» скрывается ложное представление об аланах как классических кочевниках. Для средневековых аланов это просто неверно: кавказская Алания — государство с оседлым населением и большими городами. Но и аланы древности не были поголовными кочевниками: в аланский союз вошло население разных природных зон, разного образа жизни, разного хозяйственного строя. Ярким примером может служить Зильгинское городище I–V вв. — остатки раннего города с развитой экономикой сложной социально-политической структурой.
Понятно, что аланы две тысячи лет назад, аланы тысячу лет назад и аланы сегодня не слишком похожи друг на друга. Слава Богу, сегодняшние аланы и на тех, что были 50 лет назад, не очень похожи, поэтому есть надежда, что они еще продемонстрируют что-нибудь человечеству. Извините, грустная шутка — в этом году исполняется 50 лет отказу от осетинского языка в школе.
Важно, что на протяжении стольких веков аланы сохранили язык и культурную традицию. Сохранили — и это тоже чрезвычайно важно — древнее самоназвание в закономерной фонетической форме «аллон». Мне приходилось слышать несуразные рассуждения о том, что название «аллон» де зафиксировано «только в фольклоре» и будто бы этот факт снижает его значение. В условиях почти четырех веков (с XV по XVIII), когда аланы жили без государственности и письменности, все обстоит как раз наоборот. Фольклорное сохранение есть самое надежное и безусловное подтверждение актуальности, непрерывности и смысловой точности. Плохо знающие историю люди вспоминают еще, что в обиходной речи осетин обычно представляется как «ирон» или «дигорон», но ведь это уточняющие областные названия жителей средневекового Аланского царства, делившегося на юго-восточную (Ир) и западную (Дигор) половины.
На Востоке аланов чаще называли «асы», в Восточной Европе — «ясы», в Закавказье — «осы/овсы». Слова «Осетия» и «осетины» — российское изобретение XVIII в., когда после трех веков перерыва аланы вновь установили отношения с Россией. К тому времени русские успели забыть их славянское имя — «ясы» и, осваивая Кавказ, использовали грузинский вариант названия Алании — «Осети». В этом не было ничего иного, кроме естественной случайности, поскольку штат переводчиков для сношений с Кавказом и первоначальный состав Осетинской духовной комиссии были набраны из грузин, нашедших политическое убежище в России.
IX
— Появилось достаточное количество людей, которые не знают имен своих прадедов, которые не знают своей родословной, истории своих сел и фамилий, т.е. того, что лежит у них под ногами, при этом они очень увлечены великой аланской историей, аланской символикой, топонимией. Вот это мне кажется большой ошибкой.
— Чья это ошибка?
— Это ошибка наша общая. И историков, и культурологов в том числе.
— Не могу принять такого подхода. Культурология вообще к этим сюжетам имеет очень отдаленное отношение. А профессиональная историческая наука не может заниматься воспитанием каждого конкретного человека. Знание истории своих предков — это показатель уровня культуры. У разных людей, у разных общественных групп и социальных слоев — неодинаковый уровень культуры. Люди обычно знают и помнят только то, что для них наиболее актуально, то есть необходимо им в повседневной жизни или нужно для достижения образца, к которому они стремятся. В традиционном обществе родословная на это работала, а в современном уже не работает, но остается специальной принадлежностью носителей высокой культуры. Будем справедливы: наше общество и государство создают возможность возвращения или приобщения к этой традиции. Семейная история и генеалогия считаются очень важной частью исторического образования. К тому же и с сохранением этой культуры в Осетии все обстоит гораздо лучше, чем в остальном мире. Я могу показывать вам иностранные публикации, в которых выражено удивление и восхищение тем, как у нас помнят своих предков. У нас есть специальные программы изучения генеалогии для школьного и вузовского уровня, первые вопросники и методические рекомендации я сам написал почти 30 лет назад.
Мне приходится иногда слышать о какой-то аланомании, будто бы есть люди, которые объявляют себя потомками аланов и страшно этим гордятся, но сам я таких никогда не видел. Поэтому подобные рассказы отношу на счет впечатлительности наших соотечественников. Скажу по секрету: скорее всего, эти впечатлительные люди не понимают, что аланы — это наше собственное название. Им самим, видимо, кажется, что в имени «аланы» заключено что-то сверхъестественное, исключительное. Не заключено. Аланы — это всего лишь название народа, состоящего из смертных и грешных людей, как, впрочем, и все прочие народы.
Обобщать в этих случаях вообще не стоит. Если мы сейчас пройдемся по нашему университету, то вряд ли найдем человека, который захочет поговорить об аланах, и нас самих примут за мифических «аланоманов».
X
— Еще вопрос с сайта. Следует ли понимать из ваших слов, что наличие у народа пьяниц и проституток — это показатель развитости, и следует ли из этого, что там, где их больше, там и выше уровень культуры?
— Конечно, не следует. В проекции на народ подобные проблемы вообще не обсуждаются, и поэтому мы говорили исключительно об обществе. Очень важно понимать различие. Народ — достаточно расплывчатое понятие, обычно имеющее в виду этнокультурную общность. Если спросят, принадлежат ли три осетина, безвыездно живущие во Владикавказе, Нью-Йорке и Якутске, к одному народу, мы, скорее всего, ответим положительно. А принадлежат ли они к одному обществу? Вряд ли. Общество — это жесткая социальная структура, работающая как единая система. И чем развитее общество, тем в его структуре больше неоднородных частей и отдельных членов, в том числе даже этнически неоднородных. Так, небольшая часть осетинских дворян и почти все осетинские холопы имели неосетинских предков. Самое распространенное осетинское название для холопа — «гуырдзиаг», потому что в рабство чаще всего обращали пленников, привезенных из набегов в Грузию. Тех, кого покупали на невольничьих рынках, называли «æлхæд». А женщин легкого поведения и современные общества предпочитают завозить извне.
Чем выше структурная сложность общественной системы, чем больше у нее иерархических этажей, чем глубже разделение труда и всех иных функций, тем выше этническая и генетическая неоднородность его членов, тем больше в нем культурных и социальных ролей. Скажем, наши претензии к Грузии есть претензии к грузинскому государству и грузинскому обществу, но никак не к грузинскому народу. В грузинское общество, между прочим, входят и осетинские этнокультурные группы.
Еще один вопрос — о соотношении между общественным развитием и качественным уровнем культуры масс. Прямолинейное понимание этой связи только уводит от действительных проблем. Вовсе не число, а просто наличие носителей порока коррелирует с уровнем структурной диверсификации, с определенной стадией общественного развития, которая приносит типичные черты социальной жизни, экономики, политики и в том числе определяет структурные признаки культуры. При этом конкретный «букет» всегда связан с конкретными обстоятельствами места и времени — с развитостью рыночных связей, темпами индустриализации, урбанизации и проч.
XI
— Как вы оцениваете значение советского периода в нашей истории?
— В советские годы я никогда и нигде не скрывал своего критического отношения к порокам этой системы. Но с тех пор, как советская власть перестала существовать, считаю невозможным говорить о ней без должного уважения. Так жила наша родина. Родину не выбирают. Сначала назову два главных достижения — национально-государственная форма политической жизни и национальная школа. Осетинская школа существовала с 1924 по 1964 год и была искорежена в части национально-культурного компонента — в ней не изучали, например, историю, географию и культуру Осетии, только осетинский язык и литературу. Но осетинская школа все-таки была — это чрезвычайно важно для будущего. Теперь вопрос: дала бы это советская власть, если бы осетины не требовали этого от государства задолго до нее? Нет, конечно. Всего этого нам никто не принес, все пришлось делать самим, с этими планами жили задолго до их осуществления, с них начинались первые народные съезды после демократической революции февраля 1917 года. И советская власть поддерживала эти начинания, пока они совпадали с ее интересами, а когда перестали совпадать, она все это принялась ломать.
Если говорить о том, что имеет самые тяжелые и долговременные отрицательные последствия, то это, прежде всего, непродуманное переселение горцев на равнину и урбанизация, разрушившая баланс сельской и городской культуры. Советское переселение произошло в дикой, фронтальной форме. Вместо того, чтобы строить в горах необходимую социальную инфраструктуру, горцев выбросили на равнину. Параллельно происходила урбанизация, всех согнали в несколько индустриальных центров.
Все это очень болезненные для общественного сознания и достаточно сложные профессиональные вопросы. До сих пор потомки бедных горцев верят в величайшую справедливость, которую принесла им советская власть, они до сих пор думают: дед на скалах жил, а потом ему дали плодородную землю и возможность поселиться на равнине. И против этого трудно возразить. Действительно, в горах было трудно жить без дорог, школ и больниц, без государственной системы поддержки горного хозяйства. Вопрос лишь в том, что цена решения, казавшегося самым простым и экономным, оказалась слишком высока. В наших горах полное запустение, и освоить их заново сегодня — пока непосильная задача для нашей экономики. Мы ведь обсуждаем не впечатления и желания, а объективные результаты.
С этим связано множество разнообразных последствий, включая потерю многотысячелетней системы хозяйственного баланса и обмена между горами и равниной, разрушение традиционного экологического сознания, утрату ценнейших памятников истории и культуры. А известные политические репрессии я не поместил в первые два пункта, потому что они не получили бы такую широкую социальную базу, если бы не было упомянутых общественных сдвигов. Поэтому репрессии я бы поставил только третьим пунктом.
XII
— Касательно репрессий. Как-то можно оценить генетические потери?
— Если речь идет о том, что обычно называют генофондом, то потери у нас серьезные. Для Осетии они очень значительны.
— Они восполнимы?
— Ну, раз народ живет, раз мы обсуждаем эти потери, значит они хоть в какой-то степени восполнимы. Другое дело, что они, конечно, не могли быть восполнены за прошедшие полвека. Посмотрите старые фотографии, а потом пройдите по улицам, и вы по лицам увидите, что не восполнены. Можно заехать в любое селение и спросить, кто тут был самый образованный, самый воспитанный, самый трудолюбивый и зажиточный, самый уважаемый 100 лет назад. В четырех случаях из пяти вы гарантированно услышите, что у них не осталось потомства или оно так немногочисленно, что едва даже численно дотягивает до знаменитых предков. Или так опустилось, что может служить лишь отрицательным примером. Говорю уверенно, потому что сам проверял. Никакой случайности здесь нет, это была специальная политика советской власти. Так было и в любом другом уголке страны. С той лишь разницей, что, например, у грузин или армян к тому времени уже была своя зрелая элита, была сформировавшаяся национальная культура и, соответственно, способы самозащиты. В том числе защиты всего того, что вы расширительно называете традиционными ценностями. А у нас этой зрелости еще не было, процесс не был завершен. Соответственно, и потери Осетии сравнительно больше. Можно даже районировать наши потери в сравнительном смысле. Например, истребление социальной элиты наиболее жестоко и последовательно проводилось в Дигории. Там исторически сложились более жесткие отношения между крестьянством и дворянством. В иронских обществах они были более мягкие, поэтому там не было такой непримиримости.
Наши нынешние обстоятельства близки к положению русского народа, потери которого неисчислимы и связаны с исключительной политической ролью. Видите, величие русской национальной культуры очевидно, но и она не сумела предотвратить русские потери.
XIII
— Вы упомянули об урбанизации как одном из отрицательных последствий советского периода. Осетия — один из самых урбанизированных регионов России. Следует ли как-нибудь регулировать этот процесс, переносить инфраструктуру в села? Насколько негативные последствия у этого явления?
— Есть статистика урбанизации народов Российской Федерации. Осетины там на втором месте после татар, но у татар миллионные диаспоры в Москве и Петербурге, других крупных городах. По сути, осетины занимают первое место, потому что они максимально урбанизированы на своей родине. Большая часть осетин живет в одном городе, из чего происходит множество наших проблем самого разного свойства. Выход из этого болезненного состояния, конечно, есть — он видится в грамотном государственном регулировании. Это абсолютно необходимая Осетии часть социальной политики. На уровне общественного движения мы поставили эти вопросы еще в конце 1980-х годов, я сам тогда что-то инициировал, предлагал, писал. Все знают, какие события отвлекали нас два десятилетия. С того времени ситуация еще более усугубилась. Владикавказ захлестнули еще три миграционные волны сельского населения: одна — жители Северной Осетии, оставшиеся не у дел после гибели колхозов, другая — изгнанные из Грузии осетины, третья — крестьяне, едва ли не со всего Кавказа, едущие к нам на заработки.
Меры принимать нужно обязательно. Необходима четкая и выверенная, а в каких-то пунктах жесткая социальная политика. Нам предстоит задуматься если не о деурбанизации — это слишком сложная задача, то хотя бы о развитии малых городов, теснее связанных с сельским образом жизни и формами традиционного хозяйства. Весьма желательно также вынести некоторые образовательные центры и производственные мощности из Владикавказа и уж, во всяком случае, создать барьеры для превращения Осетии в один уродливый мегаполис, окруженный заросшими бурьяном огородами.
XIV
— Вы сказали о традиционном хозяйстве и образе жизни!
— Конечно. Традиционное наследие всегда остается одной из фундаментальных частей национальной культуры, которая не может функционировать без этой части. Просто она не должна довлеть над всем остальным, и говорить надо не о несбыточной мечте вернуться в традиционное общество, а о том, что сельские формы общественной и культурной жизни абсолютно необходимы для гармоничного развития. Наша проблема заключается в том, что город Владикавказ стал прибежищем для сельского населения и провинциального мышления, что зримо мешает ему оставаться столичным городом в полном смысле. В нем нет и, конечно, не может быть ни сельского образа жизни, ни той ностальгической сельской чистоты, воспоминания о которой все еще смущают наших самодеятельных моралистов.Традиционные формы жизни не способны существовать вне естественных условий своего воспроизводства. Беда в том, что Владикавказ безжалостно подавил и разложил сельский образ жизни — ни для кого не секрет, что в области всевозможных пороков сельские обыватели давно обогнали столицу республики.
Повторю еще раз, что далеко не все потеряно. Вопрос в грамотной экономической, социальной, культурной политике. Вопрос в поиске эффективного соотношения между институтами, рычагами, возможностями государственной власти и местного самоуправления.
XV
— Есть ли зависимость между урбанизацией, демографией, сохранением языка и культуры? Мне это кажется очевидным, но хотелось бы знать, насколько это обоснованно с научной точки зрения.
— Конечно, между этими явлениями есть зависимость, и на эту тему написаны горы научной литературы. Город необходим для развития общества. Село — это община симпатичных, но похожих людей, нивелирующая отличия, ориентирующая человека на тривиальный выбор, типовые поступки: быть как все, не хуже других, не вылезать вперед. Город же — это единство разных и непохожих людей, в нем идет соревнование идей, моделей поведения, технологий выживания. Сельская мысль: как купить машину не хуже, чем у соседа. Городская забота: где достать вертолет, чтобы дальше увидеть из иллюминатора. Сельская жизнь опирается на традиционные формы, которые существовали веками. Город вырабатывает «стереоскопическое» восприятие действительности и всегда ориентируется на перспективу. Для сельской газеты подходит название «Вчера», а городская будет называться «Завтра».
Город должен играть собственную роль, не подавляя традиционную сельскую среду, оставляя ее основой жизни народа и не высасывая все ее соки. А сегодня в нашем городе просто воспроизводится деградирующий сельский быт. Вышедшее из села, послевоенное поколение пыталось продолжать сельскую жизнь, построив в городских дворах «хадзары», сыновья поменяли их предназначение, превратив в самопальные распивочные, а внуки почти уже поставили на них жирный крест. Все это происходит на наших глазах. Справедливости ради нужно сказать, что эти самые «хадзары» выполнили выдающуюся политическую миссию. Они стали в 1970–1980-х годах главным, несгибаемым бастионом защиты осетинской традиции. Народ, отказавшийся их сносить и не сдавшийся обкому, милиции и чекистам, ясно показал, кому принадлежит этот город. Но в проекции на вопрос, о котором мы говорим, это все-таки символ неизбежной деградации сельского быта вне традиционного хозяйства и образа жизни. Сейчас отжившие «хадзары» уже сносят, заменяя на гаражи и игровые площадки, и защищать их никто не станет — праздничные обряды, отходящие все дальше от народной культуры, людям стало удобнее проводить в ресторане.
XVI
— На что сегодня в первую очередь надо делать акцент для сохранения и развития национальной культуры?
— Готов повторить еще раз: сегодня как никогда актуально вмешательство государства во все, о чем мы говорим. Власть пока очень далека от этого, хотя там много людей, желающих сделать что-то полезное. Беда в том, что они часто не знают, как это сделать, потому что не являются носителями ясной общей идеологии. Они не являются членами сформировавшейся национальной элиты. Нет сформулированной объединяющей цели, нет понятной дорожной карты, нет эффективной технологии движения. Должна вырасти и созреть политическая элита, способная слаженно действовать в интересах общества, готовая решать стратегические задачи, независимо от персоналий и невзирая на лица.
В 1990 году вышел мой учебник для пятого класса с фотографиями людей, упоминание которых при советской власти считалось нежелательным. До сих пор не понимаю, как мне это удалось. Там были, например, Ахмет Цаликов и Сосланбек Бигаев. Мне передали возглас какой-то учительницы-осетинки, которая поразилась, просто увидев портреты. Она не ожидала, что были такие осетины. Кто-то из беженцев приехал из Грузии и страшно удивился, узнав о Коста Хетагурове, о существовании национальной литературы и прессы, музеев и т. д. При всей абсурдности этих примеров в них проявляется один из аспектов современной осетинской идентичности. Я ежедневно встречаюсь с сотнями разных людей, вижу студентов. Могу сказать: мысль среднего осетина работает именно в таком направлении. Самая большая беда сегодня, главное зло современной Осетии — это психология третьесортности, самообман провинциализма.
Однако он ни в чем не виноват. Здесь как раз срабатывает отсутствие зрелой элиты — ведь хорошо известно, что большую часть человечества нельзя заставлять долго думать, это слишком специальное занятие. Надо предлагать готовые ответы, и беда, если это делать некому. В состоятельной культуре центром мира всегда выступает родина. Если вы считаете свою родину провинцией, пусть даже провинцией великого государства, из вас никогда не выйдет ничего путного. А культура, которая согласится на провинциальную роль, обречена на скорую гибель.
Провинциальность — это не отсутствие профессионализма, хорошей техники и денег. Этого не хватает везде. Провинциальность — это игнорирование собственной национальной культуры, это отсутствие культурной позиции, позволяющей видеть и транслировать культурную, а не статистическую информацию, переваривать и передавать смыслы, а не слова.
XVII
— Вы как-то сказали, что сегодня в Осетии нет интеллигенции.
— Да, а сегодня я сказал, что у нас пока нет национальной элиты, это еще хуже.
— Нет как класса?
— Как ответственной общественной группы или, если хотите, как класса в том смысле, который использовался до Маркса. Как определенного слоя, объединенного общими интересами и обязанностями. В этом смысле осетинской интеллигенции, конечно, нет.
XVIII
— Как вы относитесь к раздельному образованию в школах?
— Думаю, это один из возможных вариантов, было бы неплохо вновь попробовать подобную схему в конкретных учебных заведениях. Однако, это техническая часть проблемы, не нужно придавать ей слишком большого значения. Я знал людей, которые учились в подобных учебных заведениях. Я знал людей, которые в них преподавали. Это было обычной практикой дореволюционной России, а затем СССР до 1950-х годов. Потом началось объединение, этот процесс произошел по всему миру. Ключевым для меня является тот факт, что существование братьев и сестер в одной семье никогда не было препятствием для правильного воспитания. Народ прекрасно с этим справлялся и в традиционном обществе. Во главу угла я бы ставил содержательно-идейную часть образовательного и воспитательного процесса.
Техническую часть вполне можно актуализировать и посмотреть, поможет ли она нам справиться или нет. Опыт этот отвергать было бы легкомысленно. Думаю, что школа элитарная с большой долей вероятности должна быть раздельной, как это остается, например, в Британии. Для каждого дела нужно искать правильный подход, пробовать разные варианты.
XIX
— Должно ли образование быть национальным? И не будет ли это ущемлять права национальных меньшинств в республике?
— Полноценное образование не может не быть национальным, как не может ущемлять чьи-либо права. Главный принцип научной педагогики — ребенка можно учить только на понятном ему языке. Что вы имеете ввиду?
— Может быть, для национальных меньшинств изучение языка и культуры Осетии должно быть факультативным?
— Национальное образование — это образование на родном языке. К родному языку можно добавлять в качестве языков обучения и другие языки. Осетинская школа – это та школа, в которой языком обучения, хотя не обязательно единственным, является осетинский язык. Вы же, по-моему, говорите о русской школе, где единственным языком обучения является русский язык, а осетинский изучается в качестве предмета. На всякий случай надо еще раз пояснить, что язык обучения — это тот язык, на котором ведется урок, написан учебник, отвечает ученик. А язык, который изучают в качестве предмета, называют языком изучения.
Принципы единства и обязательности — незыблемые основы образовательного процесса. Государственные языки должны быть обязательными для всех. Если человек способен отказаться от изучения государственного языка того субъекта Российской Федерации, в котором живет, от национального языка того народа, среди которого живет и на родине которого ходит в школу, этот человек представляется мне разрушителем нашего государства, к какой бы национальности он ни принадлежал. В этом смысле никакой альтернативы всеобщему обучению, никаких факультативов не может быть в принципе. Если я иду в школу и не могу отказаться от изучения физики, то не должен иметь возможности отказаться и от изучения осетинского языка как государственного языка субъекта РФ. Если же вы мне дадите это право, то наша великая многонациональная страна начнет обратный отсчет своего существования.
Как известно, от изучения осетинского языка у нас отказываются обычно осетины. Это к вопросу об идентичности, интеллигенции и провинциализме.
XX
— Попробую немного иначе сформулировать вопрос. Я хочу, чтобы мой сын учился в осетинской школе, чтобы он говорил и думал на родном языке, но если мой сосед — русский, армянин или грузин, и сын его учится в русской школе, при этом изучает осетинский как часть учебного плана, могу ли я требовать от него учиться в осетинской школе?
— Знакомый вопрос из устаревшего арсенала борцов против всего осетинского. Его когда-то задавали денационализированные осетины, боявшиеся, что их детей будут заставлять учиться в осетинской школе. Перестали задавать, поняв, что никто не спешит открывать массовую осетинскую школу. Тем не менее, ответим еще один, тысячу первый, раз. Никого нельзя заставить выбрать осетинскую или какую-то иную школу. По закону язык обучения и учебное заведение выбирают родители ученика. Точно так же и открытие осетинской школы не отменяет существования русской, грузинской или возможного создания армянской, французской, какой-нибудь другой национальной школы. Учиться на родном языке — конституционное право.
Вопрос о национальной школе имеет определяющее значение для любой современной культуры. Не имея осетинской школы, Осетия не имеет никакого шанса существовать в будущем. Это главный вопрос, к которому может быть сведено все остальное. Или будет осетинская школа как очаг осетинской культуры, и там будет воспитаны новые поколения, или не будет ничего. Только с помощью школы можно восстанавливать то, что нужно восстановить, и строить то, что должно быть построено. По большому счету никаких других технологий не существует. Образование — самая главная часть развитого современного государства. Если нет школы, нет государства. Без всего остального можно обойтись, без школы — нельзя.
Нет смысла подробно рассказывать здесь о созданной нами и уже международно признанной модели осетинской поликультурной школы, которая дважды успешно прошла экспериментальную апробацию — на республиканском и федеральном уровнях. Об этом достаточно информации. Есть смысл напомнить: в поликультурной осетинской школе два основных языка обучения — осетинский и русский, на этапе профильной школы к ним желательно добавлять еще и английский язык. Самое важное — сегодня мы готовы к переходу в формат массовой школы.
Если в образовании есть принципиальный технический, организационный вопрос, то это не вопрос раздельного обучения мальчиков и девочек. Самая актуальная проблема — отделение детей от родителей. Национальная школа нам нужна, прежде всего, для того, чтобы перебороть тупых, невежественных, аморальных родителей. Чтобы сделать новые поколения наследниками национальной культуры, не ставя их способность принять это наследство в зависимость от субъективных домашних обстоятельств.
Источник: hohag.com
Автор: Zilaxar Рубрика: Общество Метки: hohag.com, Алихан Хоранов, Руслан Бзаров