Потерянная и почти забытая статья советского диссидента и правозащитника Валерия Чалидзе, вышедшая 24 мая 1991 г. (№116) в газете «Комсомольская правда».

Философ Мамардашвили не­задолго до смерти прошлой осенью сказал: «Если грузин­ский народ изберет Гамсахур­диа, я пойду против своего народа». Сильное заявление. Я против грузинского народа не пойду. Во временном ослепле­нии народ этот может накли­кать на себя беду, избрав президентом нациста. Это бу­дет грязный, но все же лишь эпизод в грузинской истории. Народ Грузии пережил века нашествий и притеснений, не погиб от вторжения шаха Аб­баса, так уж, наверное, пере­живет Гамсахурдиа. К томe же, после политических убийств в Грузии, преследова­ния оппозиции и массирован­ного запугивания меньшинств результаты выборов надо тол­ковать осторожно: народ опять голосует страхом, а не свободной волей.

Переживет, но совесть свою запачкает. И почтенные учителя народа не препятст­вуют этому. Скажем, извест­ный лингвист Гамкрелидзе. Не дает ли он народу пример за­пятнанной совести, оправды­вая отобрание автономии у южных осетин? Его статья помещена в англоязычной грузинской газете «The Geor­gian Messenger» (февр. 91), чтоб видел мир, чтоб прими­рился с тем, как те, кого не­давно притесняли, сами ста­новятся притеснителями. Ну мир, пожалуй, примирится, в мире творится гадостей по­больше, чем в Грузии. Но вот западный мир, то есть страны, на которые Грузия теперь по наивности рассчитывает, те без труда распознают нацизм. Ибо правовое различение лю­дей по крови, по языку, по цве­ту кожи принесло западному миру неисчислимые страда­ния. Слишком большая цена была заплачена за терпимость к идее арийского превосходст­ва, за заигрывания с Гитлером. Было бы глупо и преступно не замечать теперь расцвет маленьких гитлеров.

Подчеркну: нельзя ждать лагерей уничтожения, надо ре­агировать на любое веяние на­цизма. Как только людей на­чинают различать по крови в том, что касается их прав, — это начало бесчеловечности. Никакой камуфляж, никакие изящные манеры не должны вводить нас в заблуждение. Мы должны иметь смелость узреть начало нацизма не только в откровенном грузин­ском шовинисте, но и в насильнике из Азербайджана, в благообразном литовском профессоре, и в русском анти­семите. Мы должны понять, что лозунги «Грузия для гру­зин» и «Литва для литовцев» означают то же самое, что клич «Германия превыше все­го». Иначе мы ничему не на­учились у прошлого.

Отмечу поучительное сходство не только лозунгов экст­ремистов, но и общих тенден­ций и приемов камуфляжа в разных «республиках». Юж­ный и северный темперамент и различие культурной исто­рии не сильно влияют на су­щество дела. В Литве поль­ские деревни захотели автоно­мии — им не дали. А, собствен­но, почему? Потому что зем­ля литовская. То, что на этой земле живут люди, правосубъективность которых должна признаваться любой вла­стью,— это не важно. То, что при демократии каждая де­ревня (как моя деревня в Вер­монте) должна иметь авто­номию — тоже не важно. Ав­тономия — это та или иная степень самоуправления, это необходимое демократическое благо и притом — удобный инструмент организации жизни людей. Автономия — это одновременно ответственность за местные дела. Больше автономий — меньше ответственности у центральной власти, а значит, оная власть на­делает меньше глупостей.

Южнее: захотели гагаузы автономии. Тоже не дали. Еще южнее: Грузия ликвидировала автономию осетин (и тем же грозили абхазам). Мы ви­дим в действии сразу два диагностических индикатора. Во-первых, отношение к на­циональным меньшинствам: или давить и не пущать, или только не пущать в зависимости от остроты ситуации и темперамента. Во-вторых, от­ношение к идее автономии, т.е. в конечном счете отноше­ние к демократии. Будь Гру­зия при Гамсахурдиа страной демократической, не только не отняли бы автономии юго-осетин, но создали бы Ку­таисскую, Потийскую и про­чие автономные области, но нет, местное самоуправление и среди грузин подавляется, центр направляет всюду на­местников Гамсахурдиа (по­лезное грузинам напомина­ние о том, что подавление не может быть направлено лишь против части населения, оно неизбежно распространяется на всех).

Общие черты видны в маскировке нацистских тенденций. Когда не давали полякам автономии, литовские газеты писали как хорошо полякам в Литве и что в Белоруссии им хуже. Гамкрелидзе в упомяну­той газете пишет, как много грузины сделали для южных осетин, в том числе — о ра­дость! — исследовали осетин­ский язык. В той же газете — статья про то, как хорошо аб­хазам в Грузии. (Знакомый прием: раньше писали, как хорошо в СССР грузинам, ли­товцам и прочим).

Другой вид маскировки: национальность тут как бы и ни при чем. Ограничение прав проводится против при­шельцев, против некоренного населения. Не важно, что для Грузии пришелец — это при­шедший 500 лет назад, а для Литвы, в отношении рус­ских,— 50. Важно то, что гру­зин или литовец приедут в Грузию или Литву и, несом­ненно, не будут считаться пришельцами, где бы они ни родились, т. е. опять разли­чие в правах по крови. Еще камуфляж: неугодные мень­шинства чем-то плохи, а наци­ональность сама по себе не важна. Так, несомнен­но, что мусульманство аб­хазов является фактором в оправдание соответствующей пропаганды. А проф. Ландс­бергис, отвечая в Вашингтоне на вопрос о возможных при­теснениях русских в Литве, сказал: «Это — не интелли­гентные русские», подразуме­вая, я полагаю, сразу два не­оспоримых оправдания: то, что все литовцы — интелли­гентны, и то, что неинтеллигентов можно притеснять. Впрочем, шовинизм — вера, в толковать такие высказыва­ния логически, кажется, не­уместно.

Близость нацистских тен­денций в разных частях Сою­за наводит на мысль об общ­ности причин, их породив­ших. Несомненно, что десятилетия притеснений свободомыслия, включая казни при Сталине, аресты позднее и цензуру всегда, духовно оско­пили мыслящую часть всех народов, а не только русско­го, о котором известно более широко. Людей воспитывали не в духе мировой культуры и традиционной морали. Это не значит, что народы рес­публик лишены подлинной интеллигенции, способной в трудное для народа время указать моральные пути вы­хода из кризиса. Такая ин­теллигенция, наверное, есть и в Грузии, и в Литве, и в Молдове. Но, во-первых, интел­лигенция в целом сильно за­сорена политическими выдви­женцам, а во-вторых, толковые люди при любом режиме стараются заниматься творче­ством, в том числе творчест­вом для своего народа, даже идя на уступки власти. Те­перь же, при перемене власти, эти люди объявляются или могут быть объявлены колла­борационистами, и новым по­литическим выдвиженцам неважно, как много эти интел­лигенты делали для своего народа в трудные времена. Добавьте к этому унифицирующую централизацию, ру­сификацию культуры и обра­зования и прочие прелести фактически колониального бытия, и станет понятно, что теперь не так-то легко будет усмирить сдерживавшиеся до­селе националистические страсти.

Что же делать? Давить и не пущать республики, чтобы защитить меньшинства, или отпустить республики, и пусть они в соответствии со своим темпераментом давят или лишь слегка ограничива­ют в правах «некоренное» на­селение?

Проблема преобразования Союза уже два года активно обсуждается прессой. Было много смелых предложений и смелых митингов. Много ис­кусственных схем. Всем па­мятно фантастическое, из лучших, конечно, побужде­ний, предложение Сахарова дать статус союзной респуб­лики каждой компактно-рас­селенной национальности, т.е. перекроить политическую карту без учета исторически и конституционно закреплен­ных суверенитетов.

Активно обсуждалось шо­винистическое, в конечном счете, предложение Солжени­цына «отделить» одиннадцать республик, оставив, вместе с «небольшими» народами РСФСР, лишь русских, вклю­чая украинцев и белорусов, не понимающих, что они русские. (Поражаюсь, насколько русская интеллигенция нечув­ствительна к шовинизму, к принижению целых наро­дов — в прессе было полно раболепных откликов на эти посильные оскорбления).

К числу наивно-искусствен­ных схем отнесу и опублико­ванный проект Союзного до­говора. Это — смесь федера­тивных в конфедеративных принципов, которая просто не может работать на практике без того, чтобы не порождать свару. Впрочем, союзная власть после парада суверени­тетов и провокационных под­ножек Ельцину теперь в та­ком положении, что почти любой документ, именуемый Союзным договором, для нее спасителен.

Все эти схемы, однако, как бы различны они ни были, страдают одним дефектом: надеждой на успех вполне или почти унифицированного решения. Отделять, по Сол­женицыну, так почти всех, в том числе и Среднюю Азию, с ее природой, до неузнавае­мости изгаженной не кем-то, а именно союзным правитель­ством. Дать им независи­мость, и пусть едят плоды отравленной земли и рожают ущербных. Сахаровская схе­ма — опять-таки всем, всем одинаково, пусть даже у на­родности никогда и не было никакой государственности. Унифицированное решение предлагает и проект Союзно­го договора. Был раньше на бумаге «союз равных», теперь надеются устроить его на де­ле. Но ведь всем видно, что если и будет Союз, то именно союз равных, резко разных и по культуре, в по традициям, и по уровню развития хозяй­ства. Почему же не принять это за отправной пункт, и не начать строить именно союз равных и по-разному в этот союз входящих?

Осенью 1989 года после пуб­ликации наивной партийной платформы по национальным делам я передал руководству Союза записку с разъяснени­ем полезности неунифинированного подхода к преобра­зованию Союза, подхода, ос­нованного на индивидуальных союзных договорах. Позднее я слышал отголоски такого подхода (не обязательно имен­но моего). Даже в проекте Союзного договора допуска­ется передача большего объе­ма полномочий отдельной рес­публике (но лишь с согласия всех остальных республик, что опять унификация).

Я думаю, теперешний кри­зис союзной власти — это в большой степени кризис уни­фикации. Быть может, имен­но теперь — время вернуться к обсуждению того, как соз­дать союз разных. Степень переплетенности жизни госу­дарств в таком союзе может варьироваться необычайно .У одних — даже общая мили­ция в судебная система, для других в Союзном договоре можно ограничиться лишь во­енным протекторатом и вер­ностью международным га­рантиям прав человека (с со­ответствующим сокращением степени представительства). При этом, несмотря на мечты экстремистов, почти все по­нимают, что при существую­щей структуре хозяйства в разных частях Союза, при теперешней убогой производ­ственной культуре части Сою­за надолго связаны общим рыночным пространством и общей нищетой. Это — то, что всех держит вместе, во не на­до экономические связи и по­минать в союзных догово­рах — пусть пытаются выхо­дить на мировой рынок. (Так их там и ждали, все равно придут к соглашениям).

Возвращаясь к притеснени­ям меньшинств, отмечу с на­деждой, что если Союз будет благом, и будет выглядеть благом, а не принуждением, и если этого блага можно бу­дет вкусить не в предписан­ном объеме, но по индиви­дуально избранной дозиров­ке, то не исключено, что на­роды республик, которые жаждут отделиться, пристру­нят своих далеко зашедших активистов и попытаются соединить желанную незави­симость с членством в Сою­зе. Это само по себе будет полезно для меньшинств, ибо ясно ведь, что истерики «Гам­сахурдий» направлены не столько против меньшинств, сколько преследуют целью заткнуть рты политическим противникам и тем, кто мо­жет усомниться в ценности отделения. К тому же, если Союз действительно будет развиваться демократически, то это окажет влияние на пра­вовой климат даже тех со­юзных государств, которые сохранят лишь умеренные связи с Союзом.

Пока что, однако, членство в Союзе благом не выглядит. Раз внутри союзной власти есть силы, потрясающие ору­жием и временами проливаю­щие кровь, то именно эти си­лы по неразумию или в про­вокационных целях способст­вуют росту нацизма на окраи­нах. И раздраженным наро­дам не важно, что это не Горбачев проливает кровь, что Горбачев хочет доброго и рав­ного Союза. Важно, что Союз остается пугалом, раз там есть темные притесняющие силы; возможность добро­вольной дозировки степени участия в Союзе может из­менить ситуацию.

Я многому сочувствую в теперешней страсти некото­рых народов СССР к незави­симости. Их, несомненно, при­тесняли, им, несомненно, представилась теперь возмож­ность попробовать стать впол­не независимыми. Но вот упу­щение: независимость ставят выше свободы. Между тем свобода всегда влечет неза­висимость в той или иной форме. Но независимость вов­се не обязательно влечет сво­боду. Без понимания этого может случиться так. что тюрьма народов распадется на отдельные камеры для народов.