Иоганн Георг Коль (1808 – 1878) — немецкий географ и путешественник, основатель транспортной иерархической модели.

***

Осетины — одно из самых замечательных племён негостеприимного Кавказа. Они населяют ту часть большой цепи Кавказских гор, которая лежите между Эльбрусом и Казбеком, наполняя все её долины и ущелья.

Во время одного из моих походов в качестве русского офицера под начальством графа Паскевича мне удалось взять в плен нескольких значительных осетин. Я обращался с ними не как с пленными, а как с друзьями, и это так привлекло их ко мне, что между нами возникла тесная дружба. Наконец я решился даже освободить их, сказав им, что я принимаю это на свою ответственность и подвергаюсь может быть из дружбы к ним, большим неприятностям. Проникнутые благодарностью, они просили меня приехать когда-нибудь в их края, общая сделать для меня все, что будете в их силах. Я обещал и действительно вознамерился сделать это, поэтому их обещание гостеприимства и защиты было для меня очень кстати.

Прошло несколько времени. Я собрался ехать познакомиться с образом жизни и страною осетин. Помня обещание моих старых друзей, я дал им знать о моем намерении, и в назначенный день они выехали ко мне на встречу на границу в числе десяти человек. Меня сопровождал толмач, армянин, и нас повезли с ним повсюду, где я желал быть, и повсюду, благодаря, рекомендации моих друзей, меня принимали очень радушно. Впрочем, по временам, когда они не совсем доверяли жителям какого-нибудь ущелья, они уговаривали меня не ездить в то место и предлагали другое.

Я не нашёл у осетин никаких следов благоустроенного государства или всеми признанного правительства; не было у них также и религиозных учреждений; но зато повсюду признавалась власть главы семейства, и чем многочисленнее были его домочадцы, тем он был могущественнее; такими образом, в каждой долине господствовали по одному или по два старика, которых власть походила на власть арабских шейхов. Сверх того, я нашёл в этой стране некоторые странные законы, признававшееся всеми; так, например, там была установлена такса на людей, даже на каждый член человеческого тела; но единственною ходячею монетою служили у осетин быки и коровы. За убийство главы большой семьи платили, например, восемнадцатью восемнадцать быков, т.е. 324 быка, а бык ценился у осетин в пять рублей серебром. Менее значительный глава семейства оценивался всего в девятью девять быков, т.е. в 81 бык, и, такими образом, нисходя до простого человека, который стоил 18 быков.

Я имел несколько раз случай присутствовать при судах и даже сам дал повод к собранию одного из них. Расскажу этот случай, как характеризующий осетин во многих отношениях.

Однажды я несколько опередил своих спутников и очутился один на дороге; как вдруг, в нескольких шагах от меня показался пожилой осетин, шедший прямо на меня. Не ожидая от него ничего доброго, я схватился за ружье и закричали осетину, чтобы он не подходил. Но осетин бросил свое оружие в знак миролюбия и, подойдя ко мне, рассказал мне, с помощью подоспевшего к нам толмача, историю своих несчастий, выразив, в заключение, надежду, что влиятельный русский, о котором он наслышался столько хорошего, не откажет заступиться за него. По его словам, он был теперь нищий, тогда как еще за год до того, он был главою значительной фамилии. Тогда у него было шесть сыновей, из которых трое были женаты; его семья состояла из шестнадцати мужчин [человек? — Zilaxar]. Сыновья его имели раздоры с одною из соседних сильных фамилий, которая обвиняла наконец старшего из них в том, что он будто бы убил собаку на могиле их предков (величайшее оскорбление, какое можно нанести осетину); это повело к схватке, в которой сын моего нового знакомца, был убит. Отец, пораженный горем, решился отмстить за это собственною рукою и не клал ружья, пока ему не удалось убить важнейшего из убийц его сына. Таким образом, дело можно было бы считать поконченным, потому что с обеих сторон было пролито равное количество крови. Но враги его не переставали завидовать его цветущей семье и зажиточности, и сговорились погубить его счастье. Раз, в темную ночь, они окружили его дом многочисленною военного силою и разбудили его своими криками мести. Несколько времени, он храбро защищался вместе со своими сыновьями и слугами, но вдруг весь дом его охватило пламя: неприятель обложил его хворостом и поджёг. Пришлось спасаться бегством и тут все его сыновья, с их женами и детьми, были бесчеловечно перебиты врагами. Уцелел он один со своим горем. Истощенный нищетой и отчаянием, он уже не имел силы мстить сам, в правосудии ему было отказано соплеменниками, поэтому сам решился прибегнуть за ним к русскому.

Я немедленно отправился со всеми сопровождавшими меня осетинами к врагам старика и созвав их всех, представил им все беззаконие их поступка; в особенности напирал я на то, что они умертвили четырнадцать человек за одного. Они возразили на это, что их один был лучше всех четырнадцати, со всем их хозяйством и стадами. Я потребовал, чтобы они вознаградили обиженного за потери, но они хладнокровно ответили, что никогда не сделают этого. Тогда я обратился ко всем присутствовавшим, беспристрастным в этом деле, и предложил решить его третейским судом; но виновные упрямо отказывались, хотя мое предложение было всеми одобрено. Увлекшись усердием, я забылся до того, что велел окружающим схватить виновных, но в ту же минуту, на меня уставились десять ружейных дул, и я едва успел выговорить «стой» и отменить свое распоряжение. Удалившись потом в отведенный для меня дом, я грозил злодеям, что не только напущу на них русскую армию, но и всех моих друзей между осетинами, и что тогда они дороже поплатятся за свой поступок, чем подчинившись третейскому суду. Видя, что все осетины возмущены этим избытком мести и опасаясь худшего, враждебная семья согласилась, на следующее утро, подчиниться суду, который собрался по установленному обычаю. Но тот же обычай предписывает, чтобы решение суда сохранялось в тайне и оно, может быть, до сих пор остается тайною.

Во время этого путешествия я убедился, что между жителями глубоких, плодоносных равнин и высоких обнажённых гор существует очень значительная разница. В долинах дома строятся из дерева, а в горах — из камня; первые одноэтажные, вторые трёхэтажные и высокие как маяки. В нижнем этаже этих башен помещается скот, а в среднем, к которому днём приставляется лестница, живут люди. Нередко вокруг среднего этажа устроена галерея. В верхнем хранятся запасы и оружие. В долинах обыкновенно стоят вместе по тридцати и более домов, но в горах редко встречаешь группу из трёх домов — обыкновенно каждая башня стоит одиноко.

Когда мы приближались к деревне, в которой жили смертельные враги кого-нибудь из моих друзей, то они, высмотрев своими соколиными глазами уже на невероятном расстоянии своих врагов в нашей партии [отряде — Zilaxar], приветствовали гостей пулею, свиставшею над нашими шапками. Будь неприятель один, наши пули тотчас уложили бы его на месте, но его обыкновенно сопровождала толпа и такая мера была бы рискованна. Мы останавливались и спрашивали: «У кого здесь есть смертельный враг?» Тогда в его дом посылали парламентера и обыкновенно заключалось перемирие на время нашего пребывания в деревне. Впрочем, иногда переговоры были безуспешны и предмету ненависти приходилось удаляться для того, чтобы другие были приняты дружелюбно. Случалось, что и во время прохода узкими долинами, мы получали предостережете в виде пули, свиставшей над нашими головами, и принуждены были останавливаться для переговоров. Дорога обыкновенно проходит по середине долины и при ней нет домов; они стоят шагах в стах от неё, по обеим сторонам среди рощ или на выступах горы. На башнях день и ночь находятся часовые, зорко следящее за малейшим движением на дороге.

Как и все жители Кавказа, осетины стреляют необыкновенно метко и никогда не промахиваются. Это искусство должно быть уже прирожденно им, потому что трудно поверить как мало упражняются они в стрельбе. Они не имеют понятия о стрельбе в цель, да и при том же слишком дорожат порохом и пулями, чтобы употреблять их иначе, как в бою. Их ружья сделаны, большею частью, еще в те времена, когда в Крыму и на Чёрном море господствовали генуэзцы. К тому же времени относятся и их шашки, судя по ясно сохранившимся на некоторых из них итальянским надписям. Трудно поверить годности огнестрельного оружия, принадлежащего такому отдаленному времени: она объясняется только необыкновенною заботливостью осетин о своём вооружении. Оно всегда блестит и чистка оружия — единственное дело в хозяйстве, которое осетин не возлагает на женщин. Ружье висит в его доме в переднем углу комнаты как у русских образ [икона — Zilaxar] и никогда не оставляется без чехла. Если осетина застигнет в дороге дождь, то он, прежде всего, спешит укрыть под толстым плащом свое оружие. Он никогда не тратит зарядов без особенной надобности и случается, что он в целый год не сделает ни одного выстрела, хотя заряженное ружье находится при нём день и ночь, дома и в дороге.

Можно подумать, что осетины страстные охотники; но совсем нет — они любят только один род охоты: на людей. На зайцев, косуль, шакалов и волков они очень редко тратят порох и охотятся временами только на диких коз, медведей и леопардов, которые показываются иногда в их горах. В некоторых частях Кавказа еще существуют буйволы, на которых осетины делают облавы, собираясь большими партиями.

Мы уже сказали, что осетин не расстаётся со своим оружием и только ложась спать вешает его на стену. Вооруженный пашет он свое поле; вооруженный пасёт скот и даже к ближайшему соседу идёт не иначе как вооруженный. Для меня до сих пор остается загадкой, как удалось мне, пробыв так долго между этими людьми, выбраться от них благополучно.

Мне встречались между ними настоящие каннибалы. Так в моей свите находился осетин, слывший за одного из самых страшных. Я попросил его однажды сказать мне откровенно, сколько людей он отправил на тот свет. Он стыдливо улыбнулся и отвечал: «Не знаю, господин». «Ну, попробуй сосчитать», — настаивал я. С помощью других он насчитал до пятидесяти человек, которых он убил единственно из мести. «Удивляюсь, как ты еще жив», — сказал я. «А вот что, господин, — ответил он, — если они подкрадываются ко мне как кошки, то я ускользаю от них как лисица и нападаю на них как волк». «Погоди, достанется и твоей башке!» — заметили окружающее со смехом.

Если я уцелел, так это объясняется отчасти тем, что мои приятели осетины были большею частью из различных местностей и сами не совсем доверяли друг другу. Не один из них, может быть, с наслаждением подстрелил бы ненавистного русского, но от этого их удерживал страх перед другими и стыд нарушить права гостеприимства.

Однако бывали случаи, когда жизнь моя, можно сказать, висела на волоске: расскажу один для примера. В одной деревне, жителям которой сами мои спутники не совсем доверяли, и где у них не было ни одного друга, нас приняли не совсем гостеприимно, и никто не хотел уступить нам своего дома. Нам сказали, впрочем, что мы можем расположиться в домах, но не иначе как разделившись. Против этого горячо восстало все наше общество, поняв, что против нас замышляется что-то недоброе. Мы доказывали, что это против обычая и что, если уже нам обещали гостеприимство, то должны оставить нас вместе и очистить для нас один дом. Мы так настаивали на обычае и праве, что добились, наконец, желаемого. Расположившись в одном доме, мы поужинали и легли спать. Я удалился с моим толмачом в назначенную для нас комнату и заснул, пока остальные мои спутники еще сидели перед потухавшим огнём у дверей нашей комнаты. Вдруг ночью я просыпаюсь, и, к удивленно моему, вижу в щели двери большой огонь. Разбудив моего армянина, я велю ему осведомиться, что это значит, и в ту минуту, как он отворяет дверь, я вижу, что все мои спутники-осетины сидят в соседней комнате с оружием в руках, обратив глаза к отворенной двери со двора. Я выхожу сам и спрашиваю, что это значит. Мне отвечают вопросом, неужели я не слышу шороха и шагов около дома, не предвещающих ничего хорошего. В кустарнике замелькали подозрительные тени и вскоре дом наш был окружён вооруженными людьми, принимавшими меры чтобы взлезть к нам (так как лестница была на ночь поднята). Все ружья моих спутников были направлены дулом к двери. Я решился подойти к ней с моим толмачом и спросил у осаждавших чего им нужно и зачем они пришли. Их намерение было слишком ясно, поэтому моя неожиданная смелость смутила их, и они отвечали, запинаясь: «Мы пришли спросить тебя, кто ты такой и зачем пришёл к нам?» «И вы приходите спрашивать это ночью и будите нас, ваших гостей, утомленных путешествием? Разве вы не могли спросить это поутру? Я располагаю провести у вас еще дня три-четыре, так я успею еще поговорить с вами подробно обо всем, о чем вы пожелаете. Идите спать, добрые люди, дайте и нам отдохнуть под вашим гостеприимным кровом. Завтра, мы обо всем поговорим».

На это нечего было возразить и сконфуженные осетины, ворча, удалились. Время было выиграно, а это главное. По уходе наших неприятелей, мы принялись как можно тише седлать наших лошадей и умчались во всю прыть в более гостеприимные края.

Земледелием Кавказ не отличается; впрочем, там сеют горох, овёс и рожь, преимущественно около жилищ, но в таком малом количестве, что не имеется даже телег для перевозки жатвы и люди перетаскивают ее в дома на спине. Сено, которое они косят довольно далеко от жилищ, по склонам горы, они доставляют в дома осенью, по первому снегу. Это делается довольно оригинальным способом. Перенеся его на удобные скаты и сложив в большие кучи, они скатывают его вниз, прямо к своим жилищам. Склоны, на которых они косят траву, нередко так круты, что косцы держатся на них только с помощью железных зубцов, подвязанных под обувью. С пистолетом за поясом, с ружьём за спиною, с шашкою и кинжалом при бедре и с косою в руке осетины карабкаются с помощью своих зубцов, на самые крутые скалы.

Многие осетины заявляли в разговоре со мною, желание, чтобы их дикому состоянию был, наконец, положен конец. Спустя несколько лет, это желание было отчасти исполнено: спустя три года после моего путешествия, против осетин была предпринята экспедиция, подчинившая русским, населяемую ими часть Кавказа.

Источник: Сборник рассказов из путешествий и быта народов, 1868 г.