TOP

С тридцатых годов прошлого века, когда в русскую литературу прочно вошла кавказская тема, русский литературный язык обогатился новым словом: абрек. А. Марлинский и М. Лермонтов были если не первыми писателями, пустившими его в оборот, то, во всяком случае, наиболее способствовавшими его популяризации [1].

[1] Наиболее ранее известное нам упоминание об абреках относится к 1743 г.: «В самом том месте живут до тридцати дворов люди и по-кабардински называют обрек. А оные суть беглецы ис кабардинцев же и из кумык и такие, которые учинили убийства или другие важные продерзости и оттого збежали в Татартуп…» — см. «Сообщение кизлярского дворянина Алексея Тузова в Коллегии иностранных дел…», в кн. «Материалы по истории Осетии. (XVIII век)», т. I («Изв. Сев.-осет. научно-исслед. ин-та», т. VI), Орджоникидзе, 1934, [шмуцтит.: 1933], с. 34.

В «Аммалат-Беке» Марлинского абрек встречается неоднократно. Например: «Абреки, чтоб не разорваться в натиске, связывались друг с другом поясками, и так бросились в сечу…». У Лермонтова в «Бэле»: «Говорили про него [Казбича], что он любит таскаться за Кубань с абреками, и, правду сказать, рожа у него была самая разбойничья…», «…верно, пристал Азамат к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову за Тереком, или за Кубанью…»; «…я ездил с абреками отбивать русские табуны…» У Л. Толстого в «Казаках»: «…казаки каждый час ожидали переправы и нападения абреков с татарской стороны…» «Объезд, посланный для розыска абреков, застал несколько горцев верст за восемь от станицы, в бурунах. Абреки засели в яме, стреляли и грозили, что не отдадутся живыми».

Встречается абрек и у современных писателей.
«— Кто — мы? Конечно,— разбойники. Мы дома жжем, людей режем, деньги себе берем. Мы абреки». (А. Толстой. Необыкновенное приключение Никиты Рощина); «Но пришел отец Ахмета, потомок известных абреков, в Адыгею как переселенец отсюда, из предгорной Черкесии…» (А. Первенцев. Кочубей) [2].

[2] Выражаем благодарность работникам картотеки русского словаря Института языкознания АН СССР в Ленинграде, любезно предоставившим нам свои материалы по слову абрек.

Легко убедиться из приведенных цитат, что словом абрек обозначалось определенное понятие из кавказской действительности. Оно мыслилось всегда как неразрывно связанное с Кавказом и не применялось к аналогичным понятиям русской действительности, не становилось синонимом русских слов разбойник, бродяга и т. п.

При определении содержания слова абрек у русских писателей и лексикографов можно заметить две тенденции. Одну можно назвать романтической, другую — реалистической. Начало романтическому представлению об абречестве положил Марлинский в «Аммалат-Беке»: «Но что такое абреки, Джембулат? — Это не легко тебе растолковать. Вот видишь: многие из самых удалых наездников иногда дают зарок, года на два, на три, на сколько вздумается, не участвовать ни в играх, ни в веселиях, не жалеть своей жизни в набегах, не щадить врагов в битве, не спущать ни малейшей обиды ни другу, ни брату родному, не знать завета на чужое, не боясь преследований или мести…— Одни [берут такой зарок.— В. А.] просто из молодечества, другие от бедности, третьи с какого-нибудь горя».

В этой тираде абрек выступает в ореоле удальства, героизма, отреченности, фанатизма. Трудно догадаться, что речь идет о людях, живущих разбоем. Романтический образ абрека, созданный Марлинским, оказал сильное влияние на последующих писателей и лексикографов.

Е.Э. Дриянский в произведении, посвященном псовой охоте, так характеризует ловчего (руководителя псовой охоты): «Ловчий по призванию, это абрек, сорви-голова, жизнь-копейка! Человек на диво другим, человек по воле, по охоте обрекший себя на труд, на риск, на испытание, на истязание…» («Записки мелкотравчатого»).

В. Даль толкует слово абрек следующим образом: «…отчаянный горец, давший срочный обет или зарок не щадить головы своей и драться неистово; также беглец, приставший для грабежа к первой шайке» [3]. Здесь даются два определения, из которых первое идет от Марлинского, второе, возможно, от Лермонтова (ср. приведенное выше место из «Бэлы»: «…верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков…»). Под обаянием Марлинского находится еще академический «Словарь русского языка» 1891 г., который так определяет слово абрек: «кавказский горец, давший срочный обет итти бесстрашно на смерть, мстить кровю за всякую обиду и т. п.».

[3] Даль В. Толковый словарь великорусского языка, т. I, М., 1935, с. 2.

Более реалистическое понимание слова абрек как «разбойник» находим уже у Лермонтова (см. приведенные выше места из «Бэлы»). Л. Толстой в «Казаках», впервые упоминая слово абрек, в примечании пишет: «Абреком называется немирной чеченец, с целью воровства или грабежа переправившийся на русскую сторону Терека». Здесь точно передано содержание, которое вкладывалось в слово абрек русскими, участвовавшими в кавказской войне.

Так же понималось слово абрек в среде терского казачества, один из представителей которого М. Караулов в статье «Говор гребенских казаков» дает такое определение: Абрек «1) отщепенец, изгой (у туземных племен), человек, порвавший всякие связи с общиной и действующий во всем на свой страх, промышляющий разбоем, головорез, отсюда абреки, 2) отважные удальцы, перебиравшиеся на левый берег Терека (до завоевания Северного Кавказа) в казачьи земли и врасплох нападавшие на беспечных жителей, занятых полевыми работами и т. п.; разбойники из туземцев (чеченцев, ингушей, кабардинцев)» [4].

[4] Караулов М. А. Говор гребенских казаков, Сб. ОРЯС, т. LXXI, № 7, 1902, с. 46.

Под влиянием Лермонтова, Л. Толстого, может быть, Караулова распространилось неточное понимание абречества как явления, связанного исключительно с кавказскими войнами (в действительности, как увидим ниже, это слово и понятие бытовали у кавказских народов задолго до кавказских войн.). В советское время набеги горцев на русские поселения стали рассматриваться уже не как хищничество, а как освободительная война против царских колонизаторов. В связи с этим соответственно изменилось толкование слова абрек в наших словарях: «разбойник» превратился в «партизана». В Толковом словаре русского языка под редакцией Д. Н. Ушакова и в Академическом словаре русского языка 1948 г. так и сказано: «Абрек — в эпоху завоевания Кавказа царской Россией — горец-партизан» [5].

[5] Ср. противоречивые оценки движения горцев Кавказа в первом и втором изданиях БСЭ. В БСЭ (1), т. 61, с. 804 говорится о «национально-освободительном движении горских народов, направленном против колониальной политики царской России». В БСЭ (2), т. 19, с. 3 и 269 об этом же движении говорится, что оно «носило реакционный характер…, поддерживалось Турцией и инспирировалось Англией», что боровшиеся против царских войск горцы представляли «агентуру правящих кругов султанской Турции и капиталистической Англии».

Отметим еще, что и в словаре, составленном С.И. Ожеговым (изд. 1949 г.) абрек определен неточно как «воинственный горец». Абреки, как правило, бывают воинственны, но не всякий воинственный горец зовется абреком.

Если мы обратимся к кавказской действительности и спросим, кого называли абреком кавказские народы, у которых есть это слово, то мы должны будем признать, что наиболее точное определение будет — «разбойник». Абрек — это прежде всего лицо, живущее разбоем. Но как и у других народов, разбойник — не всегда резко отрицательная фигура. Абречество очень часто было формой социального протеста. Угнетенный, не имея сил в открытую бороться с угнетателями, «убегал в абреки» и вел беспощадную борьбу с обидчиками, пользуясь поддержкой и симпатией народных масс. О таких абреках составляли хвалебные песни. Абреческие песни широко распространены у кавказских горцев и составляют существенную часть героико-песенного жанра.

В старое время, в условиях родового строя и межродовой вражды одним из источников, питавших абречество, была кровная месть. Если представитель слабого рода становился кровником более сильной фамилии, ему грозило неизбежное физическое уничтожение. Единственным спасением для него, если не удавалось добиться примирения, было — или переселиться куда-нибудь подальше, или бросить все и стать абреком.

Таким образом, абречество было, в условиях старого кавказского быта, значительным социальным явлением, имевшим корни в объективной действительности, формой протеста против общественной несправедливости, насилия над личностью. Но все это не снимало основного признака абрека — что он жил разбоем. Тем более, что и обычный грабитель, не имевший ничего общего с типом «благородного разбойника», Робин Гуда или Дубровского, также назывался абреком.

Установив значение слова абрек — «разбойник», мы можем теперь заняться его этимологией.

История появления и распространения этого слова в русской литературе не оставляет сомнения, что оно вошло в русский язык из языков Кавказа. Только в виде курьеза можно вспомнить «этимологию» В. Даля, который (правда, под вопросом) производил абрек от обрекаться [6].

[6] В 4-м издании словаря Даля редактор Бодуэн де Куртенэ сопровождает эту «этимологию» ироническим восклицательным знаком.

В языках Кавказа слово абрек в разных вариантах имеет действительно весьма широкое распространение: черкес, abreg, кабард. abräg, осет. (иронский диалект) abyræg, (дигорский диалект) abæreg, abreg, ингуш, äbærg, чечен. oburg, авар, aburik, груз, (в диалектах) abragi, abrak’i, ap’arek’a [7], мегр. abragi, сван, ambreg.

[7] В литературном грузинском языке более употребительны другие слова: qačaγi, avazak’i «разбойник».

Встают два вопроса: 1) из какого именно кавказского языка вошло абрек в русский язык и 2) какова этимология (происхождение) слова.

Преображенский в «Этимологическом словаре русского языка» утверждает, что русское абрек заимствовано из осетинского. При этом он ссылается на устное сообщение В.Ф. Миллера. Версия о заимствовании из осетинского повторена в словаре под ред. Ушакова и в Академическом словаре 1948 г.

М. Фасмер в «Этимологическом словаре русского языка» [8] считает более вероятным, что и русское и осетинское слово усвоены из черкесского, но тут же приводят и осетинскую этимологию В. Ф. Миллера.

[8] M. Vasmer. Russisches etymologisches Wörterbuch, Bd. I. Lief. 1, Heidelberg, 1950, c. 2.

Следует сказать, что если бы даже мы согласились с Миллером, что слово этимологизируется на осетинской почве (что, как мы увидим, неверно), заимствование в русский именно из осетинского мало вероятно. Во-первых, обе осетинские формы (abyræg и abæreg) в звуковом отношении не вполне подходят к русск. абрек, во всяком случае меньше, чем черкесское abreg.

Кроме того, реальная обстановка, в какой происходило усвоение в русский язык этого слова, говорит против осетинского языка как непосредственного источника. Несомненно, что слово вошло первоначально в русскую воeнную и казачью среду в период кавказских войн в связи с нападением абреческих партий. Но в этих нападениях как раз осетины почти не участвовали. Со времени присоединения Грузии к России осетины считались «мирными» и сколько-нибудь заметного участия в действиях против русских не принимали. М. Караулов, отлично знавший обстановку, говорит об абреках «из чеченцев, ингушей, кабардинцев» (правильнее черкесов), не упоминая об осетинах. Это, конечно, не случайно.

Наиболее вероятным непосредственным источником для русского абрек следует признать и по звуковому облику и с точки зрения исторических реалий черкесское abreg. Но этим еще ничего не сказано об этимологии слова.

Попытку этимологического разъяснения слова абрек сделал В. Ф. Миллер [9]. Он производит осетинское abyræg от глагола byryn «ползти», abyryn «уползти», видя в abyræg причастное образование со значением «ползущий» (для точности следует сказать, что abyræg значило бы «уползший»).

[9] Сперва в ЖМНП (1886, октябрь, с. 249–250), потом повторно в его работе «Die Sprache der Osseten» («Grundriss der iranischen Philologie», 1903, c. 62).

Этимология вызывает серьезные сомнения уже со смысловой стороны. Конечно, разбойнику случается и ползти, но нельзя сказать, чтобы это был его отличительный признак. Особенно мало это подходит к кавказским абрекам, которые не зря рисовались как «удалые наездники» (Марлинский), а не ползающие существа.

Вполне очевидной оказывается несостоятельность миллеровской этимологии с формальной стороны. Дело в том, что если бы abyræg происходило от byryn «ползти», то в дигорском диалекте мы имели бы соответственно raburæg (приставка а- иронского диалекта отвечает ra- дигорском, а основа глагола имеет огласовку и: bur-). В дейстительности имеем abæreg, что не может быть поставлено ни в какую связь с bur- «ползти» [10].

[10] Шмидт Г. (G. Schmidt. Uber die Kaukasischen Lehnwörter des Karatschajischen. «Liber Semisaecularis Societatis Fenno-Ugricae» Helsinki, 1933, c. 466 и сл.) также отвергает этимологию Миллера, указывая как на последний источник на грузинское abrak’i, мегрельское abragi. Однако последние сами нуждаются в разъяснении.

Результатом какого-то недоразумения является этимология, которую дает в цитированной выше работе о говоре гребенских казаков М. Караулов: «араб. äбрäк «смелейший» от бäрäкä. В арабском есть корень brk «благославлять» и brq «блистать», но о таком же корне со значением «смелый» и т. п. ничего не известно.

Мы думаем, что слово abreg и его разновидности родственны другому известному в некоторых языках Кавказа слову: avara «бродяга» (груз, āvāra, армян, avara, ср. груз. avari, армян, avar «добыча»). Происхождение āvāra хорошо известно. Оно усвоено из новоперс. āvāra «бродяга» [11]. Новоперс. avara восходит закономерно к среднеперсидскому *āpārak «грабитель» от āpārtan «грабить». К этой среднеперсидской форме и восходят, в конечном счете, разновидности слова абрек: груз, aparek’a, abrak’i, осет. abæreg, черк. abreg и пр. [12]

[11] Из персидского оно попало в другие языки, в том числе новоиндийские и в настоящее время получило широкую известность благодаря индийскому фильму «Бродяга» («Avara»).
[12] Гюбшман Г. (Н. Hübschmann. Etymologie und Lautlehre der Ossetischen Sprache. Strassburg, 1887, с. 119) с неоправданным сомнением относится к связи между abyræg и avara.

Иначе говоря, персидские слова были усвоены языками Кавказа дважды. Сперва в среднеперсидский период из *āpārak; отсюда формы abrak, abarek, aparek и др.; потом в новоперсидский; отсюда груз., арм. avara:

SONY DSC

Источник: Абаев В.И. Избранные труды: в 4 т. Владикавказ: Ир, 1995.
Том 2. Общее и сравнительное языкознание. — 1995. Стр. 652–659
Статья впервые была опубликована в журнале «Вопросы языкознания» (1958, № 1.)