Национальное искусство живо до тех пор, пока есть люди, которые передают свои знания о нем из поколения в поколение. Бережение этих богатств в условиях современного мира требует от хранителей, своего рода, подвижничества. К счастью, в Осетии  есть еще те, кто небезразличен к судьбе осетинской культуры. Ребята из ансамбля «Къона» – из их числа. Мы побеседовали с его солистом Таму Берозти, который рассказал нам о нынешнем положении коллектива.

– Расскажи о «Къона». В каком направлении вы работаете?

– «Къона» – объединение молодых людей на основе общего интереса к родной культуре. Несмотря на то, что амплитуда наших интересов в области материального и духовного наследия довольно широка, деятельность ансамбля узконаправленна – мы играем музыку аутентично. Делается это во имя амбициозной цели: собрание и приумножение опыта осетинской песенной культуры для будущих поколений. Надеюсь, им она будет нужнее, чем нынешнему. Что касается отношения к музыке внутри коллектива, то это своеобразная отдушина, энергия, раздумья, идеи и любимое дело.

– Насколько я знаю, вы не единственный ансамбль, специализирующийся на народной осетинской музыке. В чём заключается ваша уникальность? Что значит «играть музыку аутентично»?

– Мы прошли несколько этапов. Оркестр Булата Газданова, хор под управлением Ольги Джанаевой, множество гармонистов, народные сельские хоры сильно влияли на нас в период становления. Но оркестр Газданова и хор Джанаевой – сравнительно большие государственные коллективы с партитурами, в которых расписаны ноты их произведений для разновидностей домр, балалаек, басовых балалаек, баритонов, теноров и т.д. Можно сказать, что они исполняют осетинскую музыку в её академическом обличье. Это важно и нужно, но наш подход иной. Если вы попытаетесь представить осетинский праздник, скажем, XVI века, то вряд ли перед глазами будут суровые горцы в черкесках, изредка поглядывающие в ноты, и под управлением дирижёра. Поэтому в своей работе мы используем, например, струны из жил и конских волос, а не скрипичные. Этим мы приближаем звучание к, так сказать, древности. Можно перечислить также некоторые инструменты, которые есть только у ансамбля «Къона»: уадындз, фидиуæг, удæвдз, лалым-уадындз.

Стоит учитывать, что обновление репертуара у нас – процесс небыстрый. В отличие от коллективов, которые сами сочиняют песни, нам приходится ждать намного дольше, чтобы мы «влюбились» в мелодию и взяли её в «резерв».

– Музыка прошлого так важна в современной Осетии?

– Музыка – душа нации. В наших песнях и наигрышах заложена жизнь народа, его мудрость, плач, раздумья, любовь. Музыка отличает нас даже от ближайших соседей. И мне кажется, что важно сохранить этот оригинальный почерк, чтобы в будущем наши потомки не чувствовали себя безродными пасынками чужой музыкальной культуры.

– А почему ты считаешь, что осетины недостаточно заинтересованы в традиционной музыке?

– Дело в том, что осетинская эстрада как-будто застыла на уровне 70-ых годов прошлого века. Эти однообразные клипы в Фиагдоне и у пруда в парке, безвкусные костюмы с блестками и сопливая лирика молодящихся матрон – это же уровень ресторанной песни. Конечно, есть вещи, западающие в душу, но они лишь жемчужины в океане пошлости. В этом смысле, мы, конечно, опоздали. Осетинская музыка у молодёжи ассоциируется именно с таким низкокачественным продуктом. К сожалению, пока мы отбивали у людей у зловонной осетинской попсы, в моду вошла ещё более мерзкая «кавказская» русскоязычная попса, на которую подсела молодёжь.

Другая тенденция, вызывающая тревогу – свадьбы. На равнине Западной Осетии на них почти не звучит осетинская музыка, или «кабардинская», или её имитация (т.н. «дур-дурский танец»), если и звучат песни на осетинском, то опять же под псевдокабардинскую музыку. Среди выходцев из Южной Осетии и Грузии популярны грузинские мотивы, а во Владикавказе часто можно услышать чечено-ингушские наигрыши. В плане песенной культуры, возможно, прав был Сека Гадиев, когда писал:

Иры адæм читæ сысты? –
Чи гуырдзиаг, чи уырыссаг,
Чи тæтæйраг, чи кæсгон…
Никуы федтон ахæм диссаг,
Ныр куыд сæфы Ирыстон…

– Как бы ты охарактеризовал аудиторию ансамбля?

– По моим наблюдениям, основная наша аудитория – молодые осетины, тянущиеся к изучению родной культуры, но много и людей старшего поколения, педагоги, библиотекари, этнографы, немалое количество осетин Турции и ребята из России, которым интересна музыка народов мира.

– Откуда вообще берутся песни?

– Благодаря тому, что у нас не было ощутимых проблем с инструментальным материалом, мы всегда можем открыть для себя какую-нибудь очередную архивную аудиозапись и аранжировать её под старинный стиль. Здесь уже включается фантазия. Каждый берёт в руки инструмент, и мы начинаем играть. Через какое-то время вырисовывается отличный наигрыш. Но есть и более интересный способ. Как-то раз я гостил у родственников в Ольгинском, где восьмидесятилетний старик напел мне песню «Цæллагты Тотрадз». Тогда я попросил написать мне текст песни на листочке, и следующий раз приехал уже с диктофоном. Он снова спел её, и я принёс эту запись в мастерскую. Там мы стали пробовать подпевать ему, и в итоге у нас получилась вариация старой героической песни, которая была написана в ущелье Тырсыгом и через Ольгинское попала к нам. Таких песен у нас три или четыре, а всё остальное мы учим из архивных аудиозаписей. Набралось их уже на полноценный трёхчасовой концерт. Музыку стараемся распространять через Интернет, раньше практиковали бесплатные выезды в школы, куда привозили свои инструменты, рассказывали о них, играли, пели. В конце каждый школьник мог потрогать их, поспрашивать. Мы хотели заполнить в них те пробелы, которые были в нас в их возрасте.

– Вы не собираетесь передавать своё мастерство детям через преподавание?

– Пока нет большой тяги к этому. Думаю, надо начать, и тогда будет масса желающих отдавать детей на национальные инструменты. У меня было предложение от одной организации, но пока это лишь на уровне разговоров. Не уверен, что дело дойдёт до реальной работы.

– Можно вас назвать современными осетинскими сказителями?

– Нет. Сказитель – человек, обладающий даром красноречия, он настолько хорошо владеет языком и импровизацией, что может синхронизировать сказ с мелодией. Из нас пока никто не достиг подобного уровня – мы можем лишь заучивать текст. Настоящий сказитель же никогда не пел наизусть — он рассказывал, на ходу подбирая оригинальные рифмы. Только некоторые старики ещё так могут.

– Очевидно, что «Къона» не просто хобби, а осознанный выбор, подкреплённый ответственностью за культурное наследие. Каких результатов удалось добиться?

– Знаете, никто бы нас не заставил заниматься нелюбимым делом красивыми словами о долге перед Родиной. Прежде всего, мы от своей деятельности получаем огромное удовольствие. К счастью, это еще и приносит пользу народу. Считаю, что кое-каких успехов ансамбль всё-таки добился. Мы познакомили публику (не только местную) с настоящей осетинской музыкой. Особенно нас вдохновляют случаи, когда люди, никак не связанные с нашей республикой, начинали изучать осетинский язык после наших концертов. Это внушает оптимизм.

– Расскажи, чем вы занимаетесь вне творчества?

– Я вот работаю на стройке, надо же чем-то зарабатывать на жизнь (улыбается). Остальные тоже трудятся, занимаются домашними делами. К сожалению, последние года два почти не остается времени на репетиции. Если у нас случаются какие-то выступления, то играем по старой памяти: помогает то, что мы успели сыграться, когда была возможность. Конечно, это вызывает определенную тревогу.

– Расскажи о трудностях, с которыми приходилось сталкиваться на вашем пути.

– Путь был непростой, к счастью, возле нас был Сослан Моураов, хистæр (старший) в лучшем значении этого слова. Его чаще называют «мастером по изготовлению раритетных музыкальных инструментов», хотя, на мой взгляд, это сужение поля его деятельности. Сослан был глубоким знатоком культуры и быта своего народа.

Отличала его какая-то феноменальная работоспособность. Можно было 1 января в 9 утра прийти в мастерскую и застать его за работой. Уходил он примерно в восемь вечера, а по понедельникам — в полседьмого, чтобы успеть на хъазтизæр (уличное танцевальное мероприятие).

Сослан был свободолюбивым человеком и не признавал власти над собой. Эта любовь к свободе перешла и к нам. Мы сразу поняли, что не будем государственным коллективом, но на первые гастроли нужны были средства, которых у нас не было. Это сейчас «Къона» уже стал ансамблем, который все хотят видеть, а тогда наше имя никому ни о чем не говорило. Таким образом, на первые фестивали нас в буквальном смысле собрали друзья: ни копейки с госструктур мы так и не дождались. Сослан покупал струны на свою пенсию, при том, что он ни один инструмент никому не продал – он их дарил. Мы также не можем найти способ, как зарабатывать на жизнь этим делом.

– В социальных сетях вы вскользь упомянули о том, что не удалось выступить на фестивале традиционной эпической песни в Нальчике. Что произошло?

– На фестиваль в Нальчике нас пригласил наш давний друг Булат Халилов. Мы получаем приглашения напрямую, минуя всякого рода министерства культуры. Мероприятие организовывал Российский Фольклорный Союз, и Осетии было бы полезно очередной раз представить свою культуру на фестивале такого уровня, но по финансовым причинам мы не смогли принять в нем участие.

Вообще хочу сказать, что участие в фестивалях полезно не только для «Къона», но и для повышения привлекательности республики. Люди разных национальностей подходят после выступлений и взахлёб расспрашивают о народе, создавшем такое искусство. Мы недавно участвовали в фестивале в Казахстане, и со мной в Осетию очень настойчиво просился сотрудник посольства США в этой стране, который был впечатлен осетинской музыкальной культурой.

– Как ты относишься к присуждениям званий народного артиста приезжим музыкантам?

– Обе Осетии обесценили свои звания этими бесчисленными присуждениями гастролерам. Я считаю, что звания должны давать не за обычные визиты, а хотя бы за песни, стихотворения, спектакли на нашем языке, за исполнение наших танцев. Вот тогда любовь народа и правда будет искренней. Рассказал «Ныстуан» Коста — получил звание Народного. А так мы сами себя принижаем тем, что благодарны просто за визит.

– Не было желания бросить всё, уехать из Осетии и реализоваться за её пределами?

– Меня посещают такие мысли в последнее время, но здесь нет никакой обиды на свою маленькую родину. Тут вопрос к стране в целом. Все меньше и меньше мне нравится направление, в котором идёт тот патриотичный, но нищенствующий счастливый деревянный корабль.

Что касается музыки, то порой, конечно, возникает мысль, что придётся прекратить заниматься ею, но мы вложили много душевных сил и времени в наше дело. Будет обидно, если наши старания так ни к чему и не приведут. Если мы всё бросим, то неизвестно, через какое время ещё кто-то решит заняться возрождением осетинской музыки.

– И нет совсем никакой возможности сделать ваше творчество прибыльным?

– У нас есть желание найти продюсера и попробовать себя в жанре World Music. В Европе такого это интересно публике. Но для того, чтобы нас заметили, нам надо чаще выступать на различных фестивалях, а для этого, необходимо время и финансы.

– Обычно такие коллективы интересны меценатам. Может попробовать привлечь внимание осетинской общественности к вашей проблеме?

– Помощь меценатов – самый идеальный вариант для нас на данный момент, она позволила сконцентрироваться на репетициях, освободив от посторонних дел. Мы уже давно не студенты. У многих уже есть семьи, и поиск средств на существование является главной причиной того, что «Къона» постепенно отходит на второй план. Футбольные клубы, КВНщики и прочие объединения успешно существуют на средства меценатов. Почему среди них не может быть ансамбля аутентичного песнопения и старинных музыкальных инструментов? Я считаю, с появлением спонсорства, мы только приумножим уже достигнутые результаты, ведь, в первую очередь, «Къона» — это наше любимое дело. Мы уверены в нужности для народа нашего детища, и поэтому не теряем надежды на то, что оно будет жить.

Беседовала Диана ВАЛИЕВА